Сатья Саи Баба
ЗОВ
"Сделай один. шаг вперед, и я сделаю сотни шагов к тебе; пролей одну слезу, и я утру сотню их, катящихся из твоих глаз."
Шри Сатья Саи Баба
По сути дела, я никто; всего лишь капля воды среди миллиардов других таких капель, несущихся в ручьях, ударяющихся и разбивающихся о валуны и утесы, временами попадающих в глубокие заводи и снова убегающих тонкой струей к реке, которая в свое время смешается и сольется с Бескрайним Океаном. У меня нет какой-либо мирской или интеллектуальной специальности, нет никаких званий, и, хотя много лет мое имя как автора одной или двух пьес освещалось рекламными огнями на театральных афишах Лондона, эти огни были потушены второй мировой войной и ее последствиями.
Самое большое, что я могу утверждать – это то, что мне в течение последних тринадцати лет была дана привилегия быть полезной людям, поскольку я регулярно писала для журнала, читатели которого считали меня советчиком и другом, и мои книги оказались нужны им в этой материалистической пустыне, в которую мы превратили столь значительную часть мира, в их поисках Бога и истинного смысла жизни. Но все же с того дня, когда в 1948 г. я решила прекратить писать сценарии и романы, должно было пройти двадцать лет, чтобы действительность стала именно такой, какой она стала. Я с искренним сердцем опустилась на колени для молитвы и ниспослания мне таланта, чтобы стать просвещенной и вдохновленной. В течение тех двадцати лет, пока шел процесс созревания, я многому научилась, многое выстрадала, и вот – дверь, которая казалась запертой, открылась от одного прикосновения! (Как всегда бывает, если подходит срок.)
Надеюсь, меня простят за написание этого сугубо личного и по необходимости очень короткого очерка о странствии, на которое ушло семьдесят лет, и о том, как зачастую тернистая тропа в конечном итоге приводит ДОМОЙ. Мне кажется, что иногда эта тропа идет по кругу, то есть, пока человек думает, что он в своих поисках истины путешествует где-то вдали, он на самом деле возвращается назад, к той точке внутреннего знания, с которой он начал. Но то, что первоначально существовало внутри, начинает приобретать конкретную внешнюю форму, осознаваться и восприниматься благодаря мудрости, полученной через опыт и болезненный путь самосознания, а также, надеюсь, через преодоление этого всего в процессе становления.
Я пришла в эту инкарнацию (в которую, как мне кажется, вместилось с полдесятка жизней), зная о существовании других измерений и чувствуя себя чужой на этой планете, постоянно удивляясь тому, что старшие считали совершенно нормальным – таким вещам как многочисленные взаимные убийства, когда счет жертв идет на миллионы (мое детство пришлось на первую мировую войну), поедание наших друзей-животных и странная концепция, что жизнь, вероятно, должна окончиться со смертью физического тела. Мне пришлось понять позднее, что даже христианские священники, декларируя веру в "вечную жизнь", в целом сомневались, подтверждается ли их вера на деле, и всегда уклонялись от ответов на такого рода вопросы. Самая смешная вещь произошла тогда, когда меня, семнадцатилетнюю, пригласили преподавать в сельскую воскресную школу (это было наслаждением как для меня, так и для моих учеников) и уволили оттуда, как только выяснилось, что я рассказываю детям восхитительную правду о продолжении жизни!
В семье и той среде, где я родилась, мои родители, которых я, оставленная на попечении нянек, видела редко, называли меня, конечно не без причин, "своеобразным ребенком". А что бы вы подумали о семилетнем ребенке, который льет слезы при виде срубленных деревьев, потому что Богу было больно? Я чувствовала, что Бог должен быть в самом крошечном цветке, в самой маленькой букашке, в камешках под нашими ногами, а также в безбрежности звездного неба. я была подлинным пантеистом, хотя в те времена я и слова такого не знала. И подобно всем детям, которые почувствовали себя униженными и нелюбимыми, я росла с укоренившимся чувством "белой вороны", боясь быть по-настоящему собой, боясь выпустить на волю птицу, бившуюся в клетке, – чтобы не отпугнуть тех, кого я любила и чьей любви я жаждала. Я чувствовала, что никогда не смогу смешаться со взрослыми на равных, и хотя я целиком погрузилась в жизнь, в ее активную деятельность, я никогда не чувствовала себя частью ее, скорее наблюдателем, за исключением тех случаев, когда я превосходила других в некоторых чисто физических возможностях. Когда мне было одиноко, я могла поговорить с животными или с моими любимыми деревьями, которые я обнимала при этом, но только не с людьми.
- продолжение следует
книга Пегги Мейсон " Сатья Саи Баба - Воплощение Любви"
Шри Сатья Саи Баба
По сути дела, я никто; всего лишь капля воды среди миллиардов других таких капель, несущихся в ручьях, ударяющихся и разбивающихся о валуны и утесы, временами попадающих в глубокие заводи и снова убегающих тонкой струей к реке, которая в свое время смешается и сольется с Бескрайним Океаном. У меня нет какой-либо мирской или интеллектуальной специальности, нет никаких званий, и, хотя много лет мое имя как автора одной или двух пьес освещалось рекламными огнями на театральных афишах Лондона, эти огни были потушены второй мировой войной и ее последствиями.
Самое большое, что я могу утверждать – это то, что мне в течение последних тринадцати лет была дана привилегия быть полезной людям, поскольку я регулярно писала для журнала, читатели которого считали меня советчиком и другом, и мои книги оказались нужны им в этой материалистической пустыне, в которую мы превратили столь значительную часть мира, в их поисках Бога и истинного смысла жизни. Но все же с того дня, когда в 1948 г. я решила прекратить писать сценарии и романы, должно было пройти двадцать лет, чтобы действительность стала именно такой, какой она стала. Я с искренним сердцем опустилась на колени для молитвы и ниспослания мне таланта, чтобы стать просвещенной и вдохновленной. В течение тех двадцати лет, пока шел процесс созревания, я многому научилась, многое выстрадала, и вот – дверь, которая казалась запертой, открылась от одного прикосновения! (Как всегда бывает, если подходит срок.)
Надеюсь, меня простят за написание этого сугубо личного и по необходимости очень короткого очерка о странствии, на которое ушло семьдесят лет, и о том, как зачастую тернистая тропа в конечном итоге приводит ДОМОЙ. Мне кажется, что иногда эта тропа идет по кругу, то есть, пока человек думает, что он в своих поисках истины путешествует где-то вдали, он на самом деле возвращается назад, к той точке внутреннего знания, с которой он начал. Но то, что первоначально существовало внутри, начинает приобретать конкретную внешнюю форму, осознаваться и восприниматься благодаря мудрости, полученной через опыт и болезненный путь самосознания, а также, надеюсь, через преодоление этого всего в процессе становления.
Я пришла в эту инкарнацию (в которую, как мне кажется, вместилось с полдесятка жизней), зная о существовании других измерений и чувствуя себя чужой на этой планете, постоянно удивляясь тому, что старшие считали совершенно нормальным – таким вещам как многочисленные взаимные убийства, когда счет жертв идет на миллионы (мое детство пришлось на первую мировую войну), поедание наших друзей-животных и странная концепция, что жизнь, вероятно, должна окончиться со смертью физического тела. Мне пришлось понять позднее, что даже христианские священники, декларируя веру в "вечную жизнь", в целом сомневались, подтверждается ли их вера на деле, и всегда уклонялись от ответов на такого рода вопросы. Самая смешная вещь произошла тогда, когда меня, семнадцатилетнюю, пригласили преподавать в сельскую воскресную школу (это было наслаждением как для меня, так и для моих учеников) и уволили оттуда, как только выяснилось, что я рассказываю детям восхитительную правду о продолжении жизни!
В семье и той среде, где я родилась, мои родители, которых я, оставленная на попечении нянек, видела редко, называли меня, конечно не без причин, "своеобразным ребенком". А что бы вы подумали о семилетнем ребенке, который льет слезы при виде срубленных деревьев, потому что Богу было больно? Я чувствовала, что Бог должен быть в самом крошечном цветке, в самой маленькой букашке, в камешках под нашими ногами, а также в безбрежности звездного неба. я была подлинным пантеистом, хотя в те времена я и слова такого не знала. И подобно всем детям, которые почувствовали себя униженными и нелюбимыми, я росла с укоренившимся чувством "белой вороны", боясь быть по-настоящему собой, боясь выпустить на волю птицу, бившуюся в клетке, – чтобы не отпугнуть тех, кого я любила и чьей любви я жаждала. Я чувствовала, что никогда не смогу смешаться со взрослыми на равных, и хотя я целиком погрузилась в жизнь, в ее активную деятельность, я никогда не чувствовала себя частью ее, скорее наблюдателем, за исключением тех случаев, когда я превосходила других в некоторых чисто физических возможностях. Когда мне было одиноко, я могла поговорить с животными или с моими любимыми деревьями, которые я обнимала при этом, но только не с людьми.
- продолжение следует
книга Пегги Мейсон " Сатья Саи Баба - Воплощение Любви"
Комментариев нет:
Отправить комментарий