2. Рассказ из Австралии   Говард Мерфет — Саи Баба Аватар

Человек может проявлять преданность и любовь к Богу только через его воплощение.

Шри Рамакришна

В течение нашего годичного пребывания в Америке моя первая книга о Саи Бабе была издана лондонскими издателями. Экземпляры ее появились в центрах Саи в Калифорнии как раз перед нашим отъездом. Последним штатом, который мы посетили, были Гавайи, где местная религиозная община просила меня прочесть лекцию, и я рассказал им о Саи Бабе. Затем мы полетели на Фиджи – последнюю остановку перед Австралией.

Остановившись в доме г-на С.Б.Десаи в Суве, мы оказались в центре кипучей деятельности Саи Бабы. Многие индусы уже побывали в Путтапарти, и на острове были сотни последователей. Так как моя книга опередила нас, тысячи людей хотели услышать о Бабе. Поэтому на общенародных собраниях было так же, как в Индии, – с ритмическими звуками барабанов, пением бхаджанов, с полными страстного интереса лицами, впитывающими каждое слово, произнесенное с трибуны, о «Живом Боге в Индии», как называет его пресса Фиджи.

Помимо публичных собраний, каждый день к дому г-на Десаи приходили группы людей, чтобы поговорить с нами об одном, что, по-видимому, многое значило для них, – о Саи Бабе, его учении, его чудесах и об их надежде, что, возможно, когда-нибудь он побывает на Фиджи.

Затем через несколько дней благоуханного гостеприимства Фиджи мы, наконец, повернулись лицом к дому, возможно, с большими опасениями, чем те, которые чувствовал Одиссей, когда он, в конце концов, увидел берега Итаки.

Прошло свыше одиннадцати лет, как мы покинули Австралию, проведя часть этого времени в Англии и других европейских странах, но почти шесть лет из них мы провели в Индии. Теперь мы чувствовали, что наш дом – везде, но в каком-то смысле – нигде. Если и были какие-то корни, которые вообще удерживали нас, то это были духовные корни в Индии.

Австралия вскоре подтвердила наши опасения. Хотя ее граждане – люди дружелюбные и чистосердечные, страна в целом, по-видимому, не знала другого Бога, кроме Маммоны. Немногие страстные искатели духовности, которых мы знали в далеких пятидесятых, были рассеяны ветром времени. Никто не слышал о Саи Бабе, и мы ощущали, что никто и не хотел услышать. Моя книга, которая вызвала такую сенсацию на Фиджи, упала на бесплодную почву на моей родине.

В Голубых Горах, расположенных приблизительно в пятидесяти милях от Сиднея, Айрис стала работать сестрой-хозяйкой в частной лечебнице, а я засел, тем временем, за написание биографии мадам Е.П.Блаватской. Наша физическая изоляция от людей с такими же основными интересами, как и наши, нарушалась лишь очень редкими посещениями Артура Пулмена, последователя Саи, который жил в Мельбурне.

Но всякий раз, когда мы начинали сомневаться в том, действительно ли мы прожили когда-либо жизнь другого измерения с Саи Бабой, приходило письмо от признательного читателя, показывающее, что моя книга заронила искру в некий отдаленный уголок мира, или, еще лучше, мы получали явный знак того, что не забыты, что наш Садгуру постоянно заботится о наших как о мирских, так и духовных нуждах.

Внезапное появление грыжи привело меня в больницу, где были продолжены медицинские исследования, прерванные в Америке. Выслушав мою историю и просмотрев отчеты, которые я захватил из Америки и Индии, хирург решил провести дополнительное исследование моего сердца и исследовать состояние других внутренних органов, которые, возможно, вызвали болезнь. Он решил, что до тех пор, пока это не будет сделано, он не станет вырезать грыжу. Но он не смог нигде найти никакого расстройства. Вторя Бабе и специалистам двух континентов, он сказал: "Ваше сердце вполне здорово. По-видимому, когда-то в прошлом у вас был легкий сердечный приступ. Это могло, как вы думали, случиться в Индии. Но такие приступы часто случаются, когда люди спят, и они ничего не знают об этом до тех пор, пока их не покажет электрокардиограмма спустя некоторое время.

Что касается моего сильного и дорогостоящего приступа боли в Америке, он сказал: «У меня есть подозрения на этот счет, но проверить это я смогу только во время операции». Затем я спросил его, раскрыл ли он тайну. «Да, – ответил он. – Некоторые следы на кишечнике подтверждают мое подозрение, что вы страдали от ущемленной грыжи. Вы не могли видеть грыжу снаружи в то время, но кишечник проходит через отверстие и сдавлен стенками. Это вызывает мучительную боль». Он продолжал говорить о том, что ущемление обычно требует немедленного лечения во избежание омертвления тканей. Фактически, сказал он, мне очень повезло, что мышечные тиски ослабли сами и высвободили грыжу.

Тогда я вспомнил, как моя жена и я взывали к имени Саи Бабы, когда боль достигала высшей степени, и как она внезапно прекращалась. Мысленно я вновь благодарил Бабу.

Но простирается ли Божественная рука только чтобы помочь приверженцам Бога, или другим тоже? И что нужно, чтобы получить такую помощь?

Рода Мей с лицом эльфа водила спортивную машину слишком быстро, слишком много курила, слишком мало читала, думала, что деньги растут на деревьях и что Бог, подобно Санта Клаусу, – прекрасная рождественская сказка, относящаяся к прошедшему времени. Но все это было фасадом, скрывавшим внутреннюю опустошенность, потребность в любви и в смысле жизни.

«Когда я впервые увидела вашу жену, – рассказывала она мне впоследствии, – я почувствовала себя так, как если бы с моих плеч сняли все заботы».

Вскоре после того, как они встретились, она сказала Айрис: «Вы знаете что-то такое, что и я хотела бы знать. Вы научите меня?»

Айрис понимала, что она имела в виду, и попыталась осторожно, понемногу дать ей некоторое представление о Веданте, бхакти и Бабе. Последний произвел на нее огромное впечатление, но насколько глубокое, хотели бы мы знать?

Вскоре после этого она призналась Айрис, что обнаружила затвердение в одной груди у себя. Будучи сама дипломированной медицинской сестрой с большим опытом, Рода боялась худшего, так как затвердение было, по-видимому, зафиксировано и болело, когда она пыталась массировать его. Айрис обследовала опухоль и тоже предположила, что она раковая. «Ты должна немедленно показаться врачу», – сказала она.

Главный врач больницы, где Рода работала, обследовал ее и подтвердил, что новообразование было злокачественным. Она должна, сказал он ей, немедленно лечь на операцию, но, к сожалению, он сам уезжает на следующий день в отпуск на несколько недель. Это давало Роде хороший повод для отсрочки.

«Оставлю это до вашего возвращения», – сказала она.

«Ну, хорошо, но сразу же напомните мне, как только я вернусь».

Роде было около сорока лет, и она была матерью молодой семьи. Она достаточно хорошо знала, что единственным лечением рака груди была хирургическая операция и что это означало бы не только удаление груди, но и части грудной мышцы, которая поддерживает грудь, и лимфатических узлов под рукой. Она знала, что такое радикальное удаление молочной железы представляло собой общепринятое и единственно безопасное лечение. Эта операция – обезображивающая и обычно травматическая.

Ее разум восставал против этого. Однако единственной альтернативой была смерть. Вскоре после обнаружения затвердения она прочла статистические данные и с ужасом обнаружила, что в случае женщин ее возрастной группы рак груди был основной причиной смерти – не только в результате самого злокачественного новообразования в груди, но и в результате его быстрого распространения в другие части тела, особенно в легкие, печень, скелет и мозг.

Она ничего не говорила мужу о своем состоянии, пока вела внутреннюю борьбу, переходя от страха перед операцией к страху смерти, которая была неизбежной, если она не сделает операцию, причем вскоре.

Она решила не ложиться на операцию и сказала об этом моей жене. Айрис была в ужасе. «Но, конечно, эта альтернатива хуже ... вы хотите жить, не так ли?»

«Да..., но вы можете вылечить меня».

Айрис снова пришла в ужас. Чудодейственное лечение не было ее специальностью. По некотором размышлении над заявлением она сказала: «Я не могу лечить вас, но Саи Баба может. Возможно, он захочет – мы должны попытаться».

Айрис взяла небольшой золотой крест, который принадлежал Роде, но который она никогда не носила, так как неприязненно относилась к церковной религии. Мы поместили крест на одно из изображений Свами и попросили у него благословения; затем отдали крест Роде и сказали, чтобы она носила его. Вместе с тем, Айрис дала ей пакет вибхути Бабы с указанием втирать понемногу в пораженную болезнью грудь ежедневно. Прежде всего, она должна молиться ревностно и со всей верой, на которую она способна. Мы тоже молили Свами об излечении каждый день и о том, чтобы привести эту заблудшую и одинокую душу к принятию Божественной сущности.

Перед возвращением врача из отпуска Роде показалось, что бугорок стал меньше. Поэтому, уверовав в то, что лечение проводится, она постаралась не напоминать ему об операции.

Но пару недель спустя при посещении больницы он сам вспомнил и решил еще раз обследовать ее, прежде чем условиться об операции.

«Странно, – сказал он, – новообразование, по-видимому, исчезло. Но оно должно быть там». Он медленно и тщательно обследовал грудь. «Нет, – заключил он, – я не могу найти никаких следов его. Непостижимо!»

Рода, счастливая сверх всякой меры, полагала, что бесполезно пытаться объяснить природу лечения, поэтому позволила ему удовольствоваться обычными стереотипными фразами о неожиданных поворотах, которые Природа иногда делает. Как бы то ни было, он был вполне удовлетворен.

Мы с Айрис надеялись когда-нибудь услышать о том, что должен был сказать Свами об этом случае, если он вообще что-нибудь скажет. Иногда он говорит, иногда хранит молчание об этих делах. Тем временем, сама Рода начала заметно изменяться, становясь немного спокойнее, немного более уверенной в себе по мере того, как более глубокое понимание жизни начало расцветать в ее душе.

По мере того, как проходили годы среди света и теней нашей родины, мы осознавали истину учения бхакти Нарады о том, что Божественная любовь не уменьшается, когда ученик изолирован от физического присутствия Учителя, что, фактически, она становится более сильной и глубокой в его понимании. Однако мы также обнаружили, что (для нас, во всяком случае) осязаемое присутствие, тесная близость, вид любимого лица, звук ласкового голоса могут дать нечто такое, чего никакое количество медитаций и внутренних визуализаций образа Садгуру не могут дать. Не будучи в состоянии объяснить, мы понимали бесценное значение присутствия живого Садгуру в мире. И наше страстное желание вновь побыть возле физического воплощения Саи Бабы усиливалось с каждым днем.

Экономические и другие соображения удерживали эту возможность вне нашей досягаемости в течение какого-то времени, но потом обстоятельства изменились, и мы очутились на борту судна, направляющегося в Сингапур. Корабли с их расслабляющей, вневременной атмосферой всегда были нашим любимым средством передвижения. Но мы планировали вылететь из Сингапура в Индию.

Среди вещей, которые мы купили в Сингапуре, этой сверкающей Мекке покупателей, был карманный электрический фонарь новой конструкции, дававший белый и красный свет. Он имел привлекательный вид, и мы подумали, что должны приобрести один фонарь для Свами. Хотя мы знали, что обычно он не принимает подарки, мы так хотели преподнести ему какой-нибудь пустяк в знак нашей любви. Но был ли фонарик тем самым пустяком? Ну, он был новой конструкции, и маловероятно, чтобы его можно было найти в магазинах в Индии, где ввоз импортных товаров был строго ограниченным. Он оказался легким, что имело преимущество в воздушном путешествии. Но достаточно ли он хорош? Понравится ли ему? Примет ли он его или, коли на то пошло, что-нибудь еще? Мы преподнесли бы его как внешнее выражение наших чувств, а мы знали по опыту, что, когда ему с преданностью приносили цветы, он принимал их.

После длительных дебатов мы решили принести этот довольно бедный маленький подарок тому, кто владел сокровищами мира. Если в наших действиях не было никакого эгоизма, он не мог отвергнуть подарок.

И вот, наконец, беспокойный Бенгальский залив, барашками разбивающийся о песчаные берега, раскинулся под нами. Нам открылся бурый, выжженный солнцем ландшафт, когда мы делали посадку в аэропорту Мадраса.

3. Чудеса в Адьяре

Моя ли судьба – Тень Его Руки, в конце концов, ласково распростертой?

Френсис Томпсон

Длинный полированный стол в столовой апартаментов Лидбитера на Теософском подворье в Адьяре был почти заполнен в тот вечер. Жизнь там была подобна другому отголоску мечты. Некоторые из индийских слуг, тихо скользящих за стульями, были теми же самыми, которых мы знали, когда жили здесь в шестидесятые годы. Но только двое из прежней группы находились среди обедающих за этим столом, и в этом состояло отличие.

Разговор был свободным и открытым, и мы вскоре узнали, что двое из обедающих-женщина из Персии и новозеландец – были последователями Саи Бабы. Один из мужчин, который представился как Сигвальд Ялманссон из Исландии, рассказал мне, что издатель в его стране издает исландский вариант моей книги о Бабе и его попросили перевести ее. «Надеюсь, вы поможете мне встретиться с этим человеком – Саи Бабой», – сказал он.

Я знал, что он издает журнал Теософской группы в Исландии, и многие считали его наилучшим из богословских журналов. Его новость доставила мне удовольствие.

В прежние дни упоминание имени Саи Бабы повлекло бы за собой неодобрительное молчание за этим столом. Почему – я никогда не знал. Но я слышал, как некоторые из бывалых людей говорили, что нет нужды выходить на поиски духовности за пределы подворья, что она вся сосредоточена в книгах выдающихся богословов. Мне было также известно, что у них была фобия к тому, что они называли «явлением», восходящая, без сомнения, к 1880-м годам, когда первое Теософское общество и сама мадам Е.П.Блаватская подвергались враждебным нападкам публики при попытке продемонстрировать чудотворные способности.

Но, подробно изучив архивы в Международной штаб-квартире для того, чтобы написать биографии обоих великих основателей – мадам Е.П.Блаватской и полковника Г.С.Олькотта, я почувствовал уверенность в том, что те двое были по меньшей мере не согласны с такой ограниченной точкой зрения. Оба продемонстрировали в своей жизни, что духовное золото – там, где вы находите его. В своих поездках по Индии и по миру оба искали выдающихся учителей, йогов и чудотворцев. Одной из постоянных целей их Общества, фактически его первейшей целью было изучение скрытых сил человека и природы – тех йогических и божественных сил, о которых говорили древние риши и которые Саи Баба демонстрировал сейчас в изобилии.

Очевидно, в течение четырех лет, которые мы отсутствовали, произошли некоторые радикальные изменения. Теперь практически единственной темой за обеденным столом был Саи Баба. Корали Лейленд, новозеландка, упоминала, что слышала о том, что он посетит Мадрас в следующие несколько дней. Это была потрясающая новость для многих из сидящих за столом, не исключая и нас. Так как мы должны были остаться в Мадрасе на пару недель, чтобы заняться частным делом, включая переговоры с моими индийскими издателями, нас восхитила мысль о том, что мы могли бы увидеть Свами перед поездкой в его ашрам в Уайтфилде близ Бангалора. Но потом мы вспомнили, сколько было ни на чем не основанных слухов о передвижениях Бабы.

По окончании обеда один из двух старожилов быстро поднялся и вышел из-за стола. Он не вступал в беседу, и я чувствовал, что он не одобрял эти разговоры о Саи Бабе. Другой старожил – Чарльз Шорс, 84-летний богослов и епископ либеральной католической церкви, – сидел возле меня. Он присоединился к беседе. Вот он помедлил и сказал мне: «Я знаю, это трудно, но был бы признателен, если бы вы смогли организовать мне встречу с Саи Бабой».

Мне было приятно услышать это от нашего старого друга, даже если это просто означало, что он хотел получить лечение для своих больных ног. (Сейчас он передвигался в кресле на колесах).

Я предупредил его: «Баба никого не лечит, Чарльз».

«О, это не то, хотя мне хотелось бы, чтобы он сказал, что не в порядке с моими ногами. Но я хочу только побыть в его присутствии и ощутить его Божественное сияние».

Другой приятный сюрприз, чтобы не сказать – шок, ожидал меня, когда я зашел к моим издателям. Поприветствовав и усадив меня в своем кабинете, директор позвонил по телефону всем своим старшим администраторам. Через несколько минут они заполнили кабинет. Работа не начиналась в течение всего утра, пока они расспрашивали меня о Саи Бабе. К моему удивлению и радости, я обнаружил, что в результате публикации моей книги практически все они стали в разной степени преданными Бабы. В то утро была сплошная бхакти и не было никакой работы.

Они настаивали на том, чтобы отвезти меня на машине обратно в Адьяр, расположенный приблизительно в восьми милях, и предлагали прислать другую машину, чтобы привезти меня на следующий день для обсуждения дел. Так как автобусы были переполнены, а такси стали слишком дорогими со времени большого повышения цен на арабскую нефть, я высоко оценил этот дружественный жест. И, вспоминая искушенный издательский мир Запада, я твердо занял свое место в индийском мире под воздействием утренней бхакти в деловой конторе.

Я чувствовал, что суровая действительность жизни, должно быть, оказалась не по силам для пухлой кареглазой Корали Лейленд еще до трагедии, случившейся с ней. Она была профессиональной скрипачкой в оркестре Австралийской радиовещательной компании, размещавшейся в Хобарте на острове Тасмания, когда тяжелый удар парализовал одну сторону ее тела. В это время она была президентом Теософской ложи в Хобарте и прочла о Саи Бабе. Она верила, что он вылечит ее.

Как только она смогла немного ходить, она пришла в штаб-квартиру Теософского общества в Адьяре с определенной целью по возможности скорее лично повидать Бабу. Когда мы встретили ее, она уже побывала в Путтапарти. Теперь она ходила вполне удовлетворительно, слегка прихрамывая. Но одна рука все еще выглядела так, точно ей уже никогда не придется снова играть на скрипке.

Однако Баба оказал довольно глубокое влияние на Корали, ибо она рассказывала о его величии и любви всем, кто слушал ее на Теософском подворье. Она была типичным представителем новообращенных в апостольскую веру, действуя так, как-будто каждого следует приобщить к свету Саи. На вечеринке, которую она устроила в своей квартире, она показывала большой портрет Бабы с горящими перед ним ласточками ладана, установленный в своего рода святилище в конце комнаты.

В углу битком набитой комнаты я услышал, как один служащий Общества, который недавно возвратился из-за границы, цинично вопрошал: «Что он сделал для нее?» Другой служащий с волнением отвечал: «Если бы вы видели ее до того, как она пошла к нему, вы не задавали бы такой вопрос. Она не могла ничего делать, только потакала все время. Она была в ужасном состоянии, а посмотрите на нее сейчас!»

Несколько человек из штаб-квартиры высказали мнение, что Саи Баба произвел в Корали удивительное внутреннее изменение. И ее энергия была, конечно, огромной. Палящее солнце этого необычайно жаркого апреля заставляло большинство людей оставаться дома в самые жаркие часы дня. Только бешеные собаки и Корали рисковали выходить на полуденное солнце. Можно было видеть, как она с перевернутой корзиной на голове вместо шляпы поспешно ковыляла по дороге в то или другое место.

Однажды в палящий полдень вскоре после нашего прибытия она прошла свыше километра от своего жилища до апартаментов Лидбитера и взобралась по крутой наружной лестнице в нашу квартиру на верхнем этаже. Она хотела рассказать о Бабе, и нам было интересно услышать о ее пути к нему.

Баба предоставил в ее распоряжение комнату, когда она прибыла в Прашанти Нилаям. «Где, – говорила она, – у меня была самая прекрасная ночь в моей жизни. Такой покой! Я никогда не испытывала ничего подобного раньше».

В частной беседе, которой Баба удостоил ее, он не говорил, что вылечит ее, но сказал, чтобы она перестала тревожиться, постоянно думала о Боге и была счастлива.

Через несколько недель пребывания в ашраме, говорила она, она могла ходить в три или четыре раза лучше, чем раньше. «И моя рука становится лучше». Она подняла ее над головой, демонстрируя.

«Но для скрипачки этого все же совершенно недостаточно, Корали. Я надеюсь, Баба вылечит тебя полностью».

«Если он не вылечит меня, лучше быть счастливой с одной рукой, чем несчастной с двумя, какой я была. Годами меня мучило невыразимое одиночество. А теперь все прошло. Баба принес мне покой и радость».

«Есть у вас какие-то планы?»

«Только проводить больше времени со Свами. Я возвращусь в ашрам, как только смогу».

Слухи о том, что Баба приезжает, настойчиво распространялись среди мадрасских последователей и заинтересовали некоторых в штаб-квартире Теософского общества, которые хотели встретиться с ним. Там говорили, что его следует пригласить выступить с речью под баньяновым деревом. Это благородное дерево, считающееся самым большим во всей Индии (или вторым по величине), имеющим один центральный ствол, вызывает некоторые особые ассоциации лично у меня. Я слышал возвышенные рассуждения всемирно известных лекторов, в частности покойного президента Н.Шри Рама. И именно под этим деревом с его песчаным подножием, крышей из листьев и рассеянным светом кафедрального собора Бог Майтрейя, тот, кого теософы называют Всемирным учителем, впервые говорил устами Дж.Кришнамурти. Присутствовавшие в тот день – 28 декабря 1925 г. – чувствовали, как мороз продирает по коже. У Анни Безант и у многих других там не было никаких сомнений, а Кришнамурти доказывал вслух после сеанса что он уверен, что Всемирный учитель говорил его устами.

"Память о 28-м должна остаться с вами, словно вы храните некоторую любимую драгоценность... Я уверен, что Он явится снова очень скоро... Новая жизнь, новая буря пронесется над миром. Она подобна сильному ветру, который дует и очищает все, сдувает все частицы пыли с деревьев, уносит путаницу из наших мыслей и наших побуждений и оставляет нас первозданно чистыми. *

* (Смотри: Mary Lutuens, Krishnamurti: The Years of Awakening, John Murray, London, 1975.)

И однажды утром, сидя там среди «колонн» под зелеными арками в то время, как некоторые тихо переходили с места на место, готовясь к некоему событию, я сам испытал несказанное Вечное мгновение. Внезапно меня окутал белый ореол Света, в сравнении с которым яркое индийское солнце показалось свечой, и объекты, воспринимаемые внешним зрением, поблекли на тусклом фоне. В то же время Свет был наполнен ласковостью и блаженством, почти невыносимыми. Это длилось лишь мгновение по подсчету человека, но это было вне времени. Это был проблеск Вечности, Действительности, которая лежит за пределами преходящей нереальности этого мира. Да, думал я, это было бы надлежащим обрамлением, в котором Бог-человек мог бы говорить с последователями теософского учения – с «учеными от Бога», как некогда сказал о нас великий философ профессор Т.М.П.Махадеван. Но меня мучили сомнения. Наступило ли время? Только сам Баба мог знать это.

Когда Дж.Кришнамурти порвал с Теософским обществом, а это было приблизительно во время ухода Анни Безант из жизни, он в течение многих лет читал свои лекции за воротами сада неподалеку. Когда мы были в Индии в шестидесятых годах, он проповедовал в том саду несколько недель в году на протяжении свыше тридцати лет. Практически все из штаб-квартиры Общества, включая президента Н.Шри Рама, имели привычку приходить на эти вечерние беседы.

Для меня он был голосом Шивы, разбивающим старые мертвые формы мышления. Прилетавший от Бога Майтрейи или от его собственного «Я», сильный ветер, берущий начало под баньяном в 1925 г., дул в течение сорока лет, выдувая путаницу из мыслей и чувств присущим ему спокойным интеллектуальным путем. Шри Рама нес эти очищающие ветры Кришнамурти в теософскую организацию, где формы мышления, которые когда-то положили начало духовной жизни, каким-то образом коррозировали и засорялись, как это неизбежно происходит со временем.

Мне казалось, что новый президент Джон Коутс выметал многое из устаревших традиционных отношений, освобождая каналы для нового мышления, приглашая молодое поколение исследователей независимо от их отношения к освященным веками образам и понятиям. В один прекрасный день организация, возможно, стала бы тем, чем она когда-то была – инструментом, созданным и отшлифованным трансгималайскими Махатмами для поиска и распространения Божественных истин, которые повернули бы гребень интеллектуальной волны мира к духовным берегам.

Однако это было все же не то. Все еще слишком большой мертвый груз тянулся из священного прошлого. Тремя десятилетиями ранее его жесткая концептуальная структура не смогла удержать в своих рамках циклонического Кришнамурти. Какова была бы реакция на Саи Бабу, если бы он пришел?

Но Саи Баба все не приезжал в Мадрас. Слухи заглохли, и мы услышали, что он изменил свои планы и не приедет в этом месяце и, вероятно, в течение многих месяцев. Поэтому мы должны идти к нему по возможности скорее.

Мы обнаружили, что теперь приобретение железнодорожных билетов стало еще более трудным делом, чем когда-либо. Приходилось стоять в длинной очереди, медленно двигающейся часами к окошку билетной кассы сквозь горячий, неподвижный воздух. Чтобы избавить нас от этого тяжелого испытания, молодой индус предложил свою помощь. Он сказал, что нам не надо становиться в эту длинную очередь; он встретится на вокзале со своим другом, кузен которого работает в конторе, занимающейся билетами. Конечно, надо будет заплатить и дать бакшиш тому другу и его кузену, но все это составит очень незначительную сумму.

Он приобрел для нас два драгоценных билета на экспресс в Бангалор, отправляющийся через семь дней. Это было доброе дело; обычно приходилось ждать дней десять или более. Семь дней давали нам массу времени, чтобы закончить все наши дела в Мадрасе, а также навестить там нескольких старых друзей.

За два дня до нашего отъезда железнодорожники объявили забастовку, так что поезда в Бангалор не ходили. По неофициальным слухам предполагалась длительная забастовка. Официально же согласно прессе и радио не было никакой забастовки, а если она и была, то уже закончилась. Это, должно быть, была правительственная пропаганда, так как прибыв на вокзал со всем нашим багажом, чтобы поспеть на поезд, мы не нашли никакого поезда и не смогли выяснить, сколько еще придется ждать, – ну, только боги знали, как долго. Мы также быстро узнали, что из-за забастовки все билеты на автобусы и авиарейсы в Бангалор распроданы на недели вперед.

Так что мы были надежно заперты в жарком Мадрасе. Казалось почти невероятным, что, проехав тысячи миль, чтобы увидеть Бабу, мы не можем теперь сделать последний короткий, 200-мильный шаг к нему.

Возвратившись в нашу квартиру на верхнем этаже 3-этажных апартаментов Лидбитера, мы обсудили ситуацию. Она казалась совершенно безнадежной; все, что мы могли сделать, так это сидеть в жаре невыносимого апреля, который перепутал себя с июлем – всегда наихудшим месяцем мадрасского лета. Сидеть и ждать, пока утекает время, имеющееся в нашем распоряжении в Индии!

«Баба не приехал в Мадрас, а теперь мы не можем добраться до него. Сколько еще нам изнемогать здесь от жары?» – в голосе Айрис звучало такое же отчаяние, какое чувствовал и я.

«Если бы он только подал нам знак, что он хочет видеть нас», – сказал я. – «Кто знает, он, возможно, не станет даже говорить с нами, когда мы доберемся туда».

«Возможно, и нет. Я думаю, что мы совершили много ошибок», – согласилась Айрис грустно.

Уныние заполнило мою душу и сердце ко времени наступления полной темноты. Легкий бриз, дувший с моря, затих, и тучи москитов загнали нас в постели под противомоскитными сетками. Мы вынесли постели на балкон, чтобы уловить хоть какую-нибудь свежесть и прохладу, которую ночь, возможно, принесет с моря.

Я лежал с краю, скрываясь под противомоскитной сеткой, закрепленной на прямоугольной деревянной раме над кроватью. Прежде чем лечь в свою постель, Айрис обошла вокруг и удостоверилась, что край моей сетки надежно подоткнут под матрас. Мы знали по опыту, что при наличии малейшего отверстия несколько прожорливых маленьких москитов проникнут внутрь и сделают ночь кошмаром.

Я крепко спал и проснулся на следующее утро, когда персты утренней зари нарисовали алые узоры на Бенгальском заливе. Серый свет просачивался сквозь мою сетку. Мне уже стало тепло, так что я сбросил легкую простыню, единственный покров, необходимый в те апрельские ночи.

Я испугался, увидев, что все вокруг меня засыпано чем-то, похожим на мелкую черную стружку. Я поднял несколько этих предметов и обнаружил, что в действительности это были листья, и по мере того, как свет усиливался, я стал различать, что они имели разные оттенки зеленого, разную форму и размеры. Они выглядели так, как если бы были только что сорваны, – настолько свежие и зеленые они были. Потом я заметил другую странную вещь: от них исходил приятный, тонкий аромат. Это не был их естественный запах, ибо, хотя и принадлежали они, очевидно, разным растениям, все листья имели одинаковый запах.

Лежа на этом ложе из листьев – а их было множество вокруг меня на нижней простыне, – я пытался представить себе, как они оказались там. Для этого потребовался бы сильный ветер, дующий вверх, который принес бы их с плантации, расположенной под нашим балконом, но ночь была совершенно тихой. Даже если бы они смогли добраться сюда, как бы они проникли сквозь сетку, которая не имела ни одного отверстия, достаточно большого, чтобы пропустить решительного москита? И как они проникли под мою верхнюю простыню и приобрели этот навязчивый запах, пробуждающий воспоминание о благоухании в индусском храме?

Я услышал, что Айрис проснулась в стоящей рядом постели. Я рассказал ей о странном открытии, и она быстро подошла. Солнце неожиданно взошло и появилось над океаном. В ярком, золотистом свете мы подняли мою противомоскитную сетку на деревянную раму и осмотрели листья вместе. На многих из них были частицы цветной пасты и порошка.

«Куркума, кум-кум и сандаловый клей, – прокомментировала Айрис, – возможно, листья из чьей-то утренней пуджи. Однако же, как они оказались здесь и проникли сквозь сетку? Должно быть, это одно из чудес Бабы!»

Единственным другим человеком, жившим на верхнем этаже, была Канта Деви из Гонолулу. Полугавайка по крови, она глубоко изучала индусскую духовную философию и родственную гавайскую религию. Она не была последовательницей Саи Бабы, но через год стала ею.

Увидев, что она ходит по балкону, расположенному перед ее комнатой, мы (теперь уже в халатах) окликнули ее. Она подошла к нам в своем длинном белом одеянии, придававшем ей вид жрицы храма. Когда мы поведали ей нашу историю и показали листья, ее лицо и глаза засияли.

«Конечно же, это лила Бабы. Вам здорово повезло!»

Пока Айрис готовила завтрак, я осторожно собрал благоуханные листья и положил их на полку рядом с фотографией Свами. Все мое уныние испарилось, уступив место радости. Интересно, где же наше подавленное настроение, как только распростерлась тень Его ласковой руки, как говорит поэт?

Днем нас навестил старый друг – Лила Мудалиа, которая знала Бабу с тех пор, как была ребенком. Она была одной из тех немногих, которые наслаждались чудесными днями с Саи в Хорсли-Хиллс в 1967 г., как описано в моей первой книге о Саи Бабе. Она преподавала ботанику в колледже в Мадрасе и была жрицей храма Саи Бабы Гинди, построенном ее отцом.

Услышав, что мы в Адьяре, она приехала рассказать нам о том, что совсем недавно была со Свами в «Бриндаване» в Уайтфилде, успев вернуться в Мадрас до забастовки железнодорожников, и что он сказал, что ждет нас вскоре в Уайтфилде.

Мы показали ей листья, сейчас увядшие на жаре, и спросили, с каких они растений.

«Много разных растений.»

«Отсюда с подворья?» Мы знали, что она несколько раз приводила своих учеников на экскурсии по ботанике в 260-акровое подворье.

«Не все, нет. Почему?»

Мы рассказали ей о том, как нашли их в то утро. Лила задумчиво держала несколько листьев на ладони. На ее лице было отсутствующее выражение, на губах играла тихая, счастливая улыбка.

«Они, конечно, появились как благоволение Свами, – сказала она. – Это было незадолго до того, как он показал вам путь, ведущий к нему.»

Там,где есть стремление к душевному спокойствию, Я спешу даровать спокойствие. Там, где есть уныние, Я тороплюсь воскресить поникшее сердце. Там, где нет духовной истины, Я мчусь восстановить истину. Я всегда в пути, выполняя миссию, для которой Я пришел.

Сатья Саи Баба

4. Воссоединение

Пришло ли, наконец, время, когда я могу войти и увидеть Твой лик?

Рабиндранат Тагор

Переполненный автобус трясся по скверным дорогам. В провинциальных городах он проходил мимо некоторых кучек ожидающих людей, но останавливался перед другими, которые набивались туда, где, казалось, не оставалось места. Хотели бы мы знать, нравились ли водителю или кондуктору одни лица больше, чем другие, или (что более вероятно) имел место бакшиш.

В Мадрасе нам сказали, что этот автобус – экспресс, который доедет до Бангалора за шесть часов. Мы были в пути уже восемь часов, включая одну остановку перед небольшим гаражом, где производился ремонт нашего двигателя. А судя по редко разбросанным мильным столбам, мелькающим в угасающем свете дня, наш пункт назначения все еще был в нескольких часах от нас. Все же у нас были сидячие места, хотя и становившиеся все более твердыми с каждым часом, и мы были на пути к Бабе. Что само по себе казалось удивительным при данных обстоятельствах. Но в Индии с тех пор, как мы встретили Бабу, всякий раз, когда мы оказывались в трудном положении, какой-нибудь добрый самаритянин всегда появлялся внезапно, чтобы помочь нам. На этот раз им был богослов, занимавший высокое положение в государственном ведомстве. Хотя на каждое место в автобусе до Бангалора билет заказывался заблаговременно, и толпы ждали на автобусной станции, чтобы насильно захватить любые невостребованные места в момент отправления, этот любезный индийский чиновник смог достать два места для нас. Кроме того, он послал двух крепышей из своих людей оборонять нас в посадочной предотъездной свалке.

Итак, в жаркий полдень через несколько дней после нашей «ночи листьев» мы стряхнули пыль Мадраса с шин нашего автобуса и покатили вглубь страны. Но когда мы, наконец, вползли утомленно в Бангалор, церковные часы согласились с тем, что была полночь или около того.

Место, где мы заказали комнаты (в религиозной общине), было темным и казалось необитаемым. Однако настойчивые крики разбудили ночного сторожа, спавшего на веранде. Он проводил нас в нашу квартиру, принес багаж из такси и поразил нас, отказавшись от чаевых со словами: «Нет, сэр, это моя работа.» Кухни там не было, и не было приготовлено никакой еды, но мы были слишком усталыми, чтобы есть, как бы там ни было.

На следующее утро мы нашли ресторан, где подавался индийский завтрак, он, хотя и несколько пряный, был очень приятным. Затем, распаковав вещи и, фигурально выражаясь, зализав наши раны от поездки в автобусе, мы наняли авторикшу до индийского дома, куда нас любезно приглашали приходить кушать «всегда, когда пожелаем».

После ланча хозяин дома великодушно предоставил в наше распоряжение свою машину, чтобы добраться до Уайтфилда, и одна из женщин, страстно желавшая увидеть Бабу, предложила вести ее.

И вот, наконец, мы ехали по знакомым улицам и базарам, а затем очутились среди прохладных полей, которые вели к «Бриндавану», где Баба проводит большинство летних месяцев.

По мере того, как мы приближались, я все больше и больше чувствовал себя блудным сыном, возвращающимся домой, – полный преждевременного возбуждения, но страстно желающий знать, какой прием будет оказан мне. Мы проехали мимо высокой кирпичной стены «Бриндавана» и повернули к воротам мимо продавцов сувениров, нищих и других – верный знак, что Свами был там. В саду большая толпа ожидала, без сомнения, даршана Бабы.

Мы припарковали машину вблизи дома, где все еще жила вдова покойного М.Диксита, и пошли по извилистой, окаймленной деревьями дороге к воротам, которые ведут в сад и к жилищу Свами. У ворот стояла охрана, и мы вспомнили, что никто не входит туда без приглашения самого Саи Бабы. В прежние дни у нас было на протяжении длительных периодов открытое приглашение на вход и, действительно, мы временами жили там. Но даже в этом случае во время визита мы никогда не позволяли себе входить прямо туда без предварительного приглашения Свами. Поэтому сейчас правильно было бы подождать с толпой снаружи, пока он не выйдет для даршана. Тогда, если он пожелает, он пригласит нас войти.

Но вдруг я почувствовал непреодолимое желание увидеть его. Мы ждали так долго; мы ехали так далеко, и вот он был только в шаге от нас, по другую сторону ворот. Должен ли я ждать, возможно, еще час? – Взгляд на лицо охранника сказал мне, что я должен ждать; мой разум приказывал ждать, но нечто вне рассудка приказывало мне броситься вперед.

Сбоку ворот, где дорога вела к Академии наук и искусств Сатья Саи (временное здание), был проход, который не охранялся. Мы двинулись к нему. Мы знали, что не предоставится никакой возможности взять нашу женщину-шофера без приглашения. Поэтому из вежливости Айрис оставалась с ней, пока я проскальзывал через проход и дерзко шел по дороге к портику. Я не обращал внимания на громкие протесты охраны позади меня.

Первым, кого я увидел в полуоткрытой парадной двери, была Индра Деви. Она приветствовала меня с удивлением и любезно.

«Где Баба?» – спросил я.

«Там, за стеной. Но он очень занят: они строят пандал для летнего курса.»

Я пошел в направлении, которое она указала, прежде, чем она закончила говорить. Индус, который разговаривал с ней, последовал за мной.

«Извините, но сейчас действительно неблагоприятный момент... было бы неразумно идти к нему теперь...»

Я посмотрел на него и не признал его в лицо. «Я ждал почти четыре года, чтобы увидеть его, а это достаточно долго», – сказал я и пошел вперед.

Сбоку дома была привязана к дереву Саи Гита, слониха Свами. Вблизи этого дерева начинался огромный пандал, тянувшийся к нескольким новым домам в дальнем конце сада. Это был самый большой пандал, который я когда-либо видел, однако он выглядел таким легким со своими изящными бамбуковыми столбами и тростниковой крышей. Оба конца имели стенки из плетенной соломы, но боковые стороны были все еще открыты. В середине группы мужчин в центре пандала я увидел яркое красное одеяние и шапку черных вьющихся волос.

Свами выглядел, конечно, очень занятым. Под высокой крышей находилось несколько человек, развешивавших цветные флаги и вымпелы. Он руководил ими снизу. Я прошел по мягкому песчаному полу пандала к нему, потом остановился приблизительно в десяти ярдах и стал ждать. Он продолжал давать указания своим рабочим на крыше.

Пока он разговаривал с людьми вокруг него и, очевидно, давал распоряжения по работе, его глаза невидяще скользнули по мне, затем остановились на мне; внезапное узнавание появилось в его лице и засияло в его ласковых темных глазах. Произнося мое имя, он покинул группу и подошел ко мне.

Пока я стоял, глядя на моего любимого Садгуру вновь, люди, пандал, все вокруг исчезло, и в целом мире мы были только вдвоем. Он нежно похлопал меня по плечу, дотронулся до моей спины и вымолвил замечательные слова приветствия. Я упал на колени перед ним. Помогая мне подняться, он спросил: «Где твоя жена?»

«Ждет за воротами, Свамиджи».

«Приведи ее!»

После того, как Айрис был оказан сердечный прием, а наша женщина-шофер была встречена с обаянием, которое вызвало румянец на ее лице, Свами покинул пандал и привел нас в длинную переднюю своего дома. Как всегда, там были люди, сидевшие на ковре и ожидавшие увидеть его.

Через некоторое время он пригласил мою жену и меня во внутреннюю комнату для частной беседы. С робостью преподнесли мы подарок, купленный для него в Сингапуре. Он был завернут в коричневую бумагу; мы надеялись, что Свами ощутит также нашу любовь, окутывающую подарок, пока он держал сверток в руке и продолжал разговор. Он дал нам понять, что в курсе многих вещей, которые мы сделали, будучи вдали от него.

Во время паузы Айрис сказала: «Благодарим тебя за помощь нашему другу Роде, Свами».

Он улыбнулся. «Я вылечил ее от рака груди, но сейчас у нее рак легких».

Это была ужасная новость. Мы знали, что у нее слабые легкие и что она сильно кашляла, но... это было ужасно!

«Она должна бросить курить», – Свами говорил очень серьезно.

«Я думал, что она бросила, Свами». Когда мы покидали Австралию, Рода пообещала Айрис отказаться от сигарет, которые, по-видимому, раздражали ее легкие.

«Только что! – ответил он. – Но не волнуйтесь. Если она никогда не будет больше курить, я вылечу и рак легких. У нее большая вера».

«Благодарю тебя, Свамиджи».

Поскольку казалось, что он никогда не развернет свой сверток, я спросил, не открыть ли его для него.

«Зачем? Я знаю, что в нем. Фонарь – красный и белый свет.»

Он засмеялся в ответ на наши удивленные выражения. «Я был там. Я видел, как вы покупали его... Понравится ли это Свами? Подходящая ли это вещь для подарка ему?». Он продолжал разговаривать с нами, посмеиваясь в основном по поводу обсуждения и спора, состоявшихся у нас в Сингапуре.

Затем, чтобы доставить нам удовольствие, он развернул сверток, несколько раз включил красный и белый свет и бросил фонарь на кресло. Он принял его, а это было для нас самым важным.

Я спросил его, можем ли мы остаться возле него приблизительно на шесть месяцев, где он мог бы быть на протяжении этого времени, и могу ли я собирать материал для другой книги о нем. Он согласился на обе просьбы. Затем я в двух словах и с вопросом в голосе с прозондировал, что он мог бы сказать о чуде с противомоскитной сеткой.

«Листья, Свами?» – сказал я.

Мгновение он смотрел на меня вопросительно, а затем улыбнулся. «Да, я послал вам листья». Он напомнил несколько подробностей этого эпизода на верхнем балконе в Адьяре. Моей жене он сказал: «Видишь ли... он был в угнетенном состоянии».

«Да, Свамиджи. Но какую перемену ты произвел. Ты превратил уныние в радость для нас обоих».

Я собирался спросить его, почему он в частности использовал листья, чтобы послать нам свое благословение и поддержать нас, когда он сказал: «Как-нибудь я расскажу вам о значении листьев. У нас будут другие беседы – много».

Свами часто подает вам какой-нибудь знак, указывающий, когда ожидать конца беседы с ним.

Сейчас он сделал движение к двери: «Где ваш багаж? Я не имею в виду духовный багаж – только дорожный багаж!» Он засмеялся.

Я сказал, что багаж все еще в Бангалоре, так как мы не знали, разрешено ли нам будет жить в «Бриндаване».

Он улыбнулся и снова слегка похлопал по плечу. «У меня есть дом, и часть этого дома ждет вас».

«Идемте, я покажу ее вам».