Четырехлетний ретрит

 Вскоре после того, как в ноябре 2015 года Йонге Мингьюр Ринпоче вернулся из своего четырехлетнего ретрита, его старшие ученики взяли у него эксклюзивное интервью для журнала Lion’s Roar.

— Ринпоче, откуда у вас появилась идея выполнить такого плана ретрит в странствиях, где вы жили на улицах вместе с садху в Индии и медитировали в пещерах в Гималаях?

— Я ранее выполнил традиционный трехлетный ретрит, но у меня с детства было очень сильное желание выполнить некий ретрит в скитаниях. Мне нравятся горы, мне нравятся пещеры, и меня очень вдохновляли великие практикующие прошлого и некоторые из моих собственных учителей (таких, как Ньошул Кхен Ринпоче), которые выполняли такого рода ретриты.

— Почему вы никому не сказали о том, что запланировали?

— Мой отец, Тулку Ургьен Ринпоче, рассказал мне, что хотел выполнить такого рода одиночный ретрит в скитаниях — но когда попытался, ученики стали умолять его вернуться в свой монастырь, а учителя — поощрять к тому, чтобы в монастыре остаться. Он сказал мне, что если я действительно хочу такое провернуть, то никому не должен об этом рассказывать; говорил: «Никому не говори о том, чем занимался, пока не вернешься!».

— Каково было превратиться из важного буддийского учителя, живущего в комфорте в монастыре, в безымянного садху, аскетичного индуистского йогина, который просит подаяние и живет на улицах в Индии?

— У меня была мощная решимость находиться на улицах, но с моей стороны было наивно считать, что я сразу смогу жить на улице. Ушло какое-то время. Одно дело — отказаться от своего монашеского облика; разумеется, мне также пришлось отказаться от желания комфорта, пищи и базовых жизненных потребностей, даже желания безопасности. Это был хороший способ поупражняться в своей медитации отпускания.

— Каково было наилучшее из ваших переживаний?

— Это был околосмертный опыт, пережитый мной в Кушинагаре — месте, где умер Будда — вскоре после начала моего ретрита. Я очень сильно заболел — со рвотой и диареей — и однажды утром здоровье мое было в настолько плачевном состоянии, что я был уверен, что умру.

Когда я заболел, мне показалось, что я преодолел некую стену плотной привязанности к собственному телу, собственному комфорту, собственным одеяниям и даже идее о Мингьюре Ринпоче. Я постепенно отпускал, отпускал, отпускал, отпускал. В конце концов, я даже себя отпустил; думал: «Если я умру, ладно. Если я умру, не проблема». В этот момент у меня не было страха.

Я пережил некое растворение, как это называется в текстах, и полностью потерял контакт со своим физическим телом. Затем я пережил замечательный опыт. Отсутствовали мысли, эмоции, концепции, субъект или объект. Ум был ясным и пробужденным, подобно синему небу с сияющим солнцем, прозрачным и всепронизывающим. Это очень, очень сложно описать. В слова это на самом деле не облечь.

Затем, в какой-то момент у меня возникла мысль: «Что ж, мне еще рано умирать». Это как-то было связано с настроем сострадания. Затем я вновь ощутил свое тело и открыл глаза. Я встал, чтобы выпить воды, и внезапно потерял сознание и упал. Очнулся я в местной клинике под капельницей с глюкозой. На следующий день я выздоровел и покинул клинику.

— Что случилось потом?

— После этого опыта мой ум казался очень свежим, а медитация моя действительно улучшилась. Мне удавалось все ценить. Какое-либо сопротивление было устранено, и казалось, что я един со средой. Мне удавалось приходить на улицы и всему сорадоваться. Никаких крупных проблем после этого я не встречал.

— Как прошли оставшиеся годы вашего ретрита?

— Летом я отправлялся в Гималаи, к буддийским местам паломничества, таким как Цо Пема и Ладакх, а зимой мог спуститься на поля и проводить время в буддийских и индуистских священным местах Индии и в тераях Непала.

Лучшим во всем этом была способность свободно путешествовать без каких-либо обязательств или расписания. Это была полная свобода, как у летящей в небе птицы. Разумеется, без страха не обошлось. Я был бездомным, и иногда у меня кончались деньги. Я собирал подаяния, а люди давали мне сколько-то денег или пищи. В других случаях они просто меня отгоняли.

Практика медитации моя была очень простой. Я не выполнял никаких крупных ритуалов и носил с собой только пару текстов. В некоторых пещерах у меня даже не было алтаря или изображения Будды. Было очень просто.

— Как теперь, после вашего возвращения, этот опыт изменит вашу манеру преподавания Дхармы?

— Я хочу учить в стиле, в большей степени основанном на опыте — не просто медитации и практике, но и поведении и образе действий. Воззрение, медитация и поведение — эти три вещи вместе очень важны. Может быть, в прошлом я делал больший упор на воззрении и медитации; теперь мне хотелось бы делать упор на том, как медитация может преобразить нашу повседневную жизнь. Интеллект, сердце и поведение — все три вещи вместе.

Мне кажется, что счастье действительно обретается за счет признательности и сорадования. Всё — выражение ясности, любви и мудрости. Это относится к основному воззрению в буддизме ваджраяны: что мы все — будда. Эта просветленная природа не просто в вас; она повсюду. Мы способны ее видеть и ценить. Такова главная причина счастья — благодарность и признательность.

Этот ретрит-скитания был лучшим периодом моей жизни. Прежде я медитировал много лет — и, конечно, я учитель медитации — но у меня все равно была тонкая гордыня, тонкое эго. Теперь, благодаря этому опыту, я чувствую себя свободным подобно парящей высоко в небе птице. Я свободен и могу лететь, куда захочу.

(Это не значит, что я способен летать, ясно? Не думайте, что я способен летать!)

~ Mingyur Rinpoche : Exclusive first interview | Lion’s Roar