Глава 20
Панчавати
Рама выразил желание поселиться на некоторое время в Панчавати, на берегу Годавари. Поэтому наутро, полулежа в прохладной тени раскидистого дерева, он подозвал к себе брата и сказал ему: "Лакшмана! Братец! Выбери живописное и удобное место где-нибудь неподалеку и построй там уютную маленькую хижину, чудесную, как ты умеешь."
И вновь Лакшмана содрогнулся от этого приказа как от внезапного удара острого кинжала. Он не мог перенести такой боли! Он бросился в ноги Рамы и закричал в отчаянии: "Скажи, за какое преступление ты наказываешь меня, отдавая столь жестокий приказ?" Сита и Рама замерли, изумленные его поведением. Рама сказал: "Лакшмана! Я не могу понять, отчего ты вдруг так огорчился. Слышал ли ты хоть раз, чтобы с моего языка сорвалось хоть одно грубое слово? Неужели я превратился в безумца, способного произносить резкие, неприятные слова, обращенные к тебе или к кому-нибудь другому? Ты чуток и внимателен к любым моим нуждам и желаниям и служишь мне так преданно, будто я - твое собственное дыхание. Могу ли я быть безжалостен и бессердечен к тебе? Твое горе бессмысленно, ты в чем-то ошибаешься. В конце концов, что такого особенного я сказал тебе только что? Я произнес одну единственную фразу: выбери место по своему вкусу и построй там хижину для нас троих. Или это не так?"
Слыша это, Лакшмана зажал ладонями уши и тоскливо запротестовал: "Рама! Рама! Я не в силах слушать слова, которые ты говоришь." Рама был удивлен этим отчаянным жестом. Лакшмана же, молитвенно сложив руки, жалобно простонал: "Повелитель! Во мне нет того, кто мог бы сказать "я". Мое единственное сокровище, мое единственное достояние - это Сита и Рама. У меня нет собственных желаний, у меня нет собственной воли. Мое желание, моя воля - это желание Рамы, воля Рамы, приказ Рамы. Повиновение - мое желание, моя воля. Я раб и стремлюсь только к этому и ничему другому. Как же мои уши могут вынести слова, предлагающие мне выбрать место для хижины, исходя из моих желаний и вкусов? Как будто у меня есть способность и возможность выбирать! Имея личные наклонности и пристрастия, мог бы я быть полноценным и достойным слугою Рамы? Смог бы я заслужить это право, несущее мне наслаждение и радость? Нет! Это означало бы, что я не стою того, чтобы жить на земле, ибо жизнь моя превратилась бы в тяжкий груз стыда и позора." Лакшмана стоял, рыдая во весь голос, не в силах подавить горе. Видя, как опечален брат, Рама проникся к нему сочувствием. Он утешал его теплыми и добрыми словами: "Лакшмана! Ты наделен святым и чистым сердцем. В моих словах не было ничего, кроме обыкновенного житейского смысла, поэтому ты зря вообразил, что твоему брату неизвестно, как глубоко и сокровенно твое чувство самоотречения. Не надо грустить."
Рама одарил Лакшману сиянием своей улыбки и продолжал: "Брат! Мне доставляют огромную радость чистота твоей преданности и искренность твоего служения. Все твои намерения возвышенны и невинны. Я обещаю не огорчать тебя больше подобными просьбами! Я говорил с тобой на обыкновенном человеческом языке; не принимай эти будничные слова так близко к сердцу. Пойдем же! Выберем вместе нужное место!" И он двинулся вперед, призывая Лакшману следовать за ним. Через некоторое время он остановился и сказал: "Смотри, Лакшмана! Построй здесь нашу Парнашалу!"
Услышав эти слова, Лакшмана ликующе воскликнул: "О! Теперь я чувствую, что воистину благословен! Мой долг - повиноваться таким приказам, а не упражняться в собственной воле и потакать личным пристрастиям." Он с благодарностью обнял ноги брата; счастливый и довольный, он поднялся с колен и тут же приступил к выполнению задания: принялся собирать ветки и прутья для постройки будущего дома.
Сита и Рама лишний раз убедились, насколько чутко и ранимо сердце Лакшманы, как тонок и чувствителен его интеллект. С восторгом и восхищением обсуждали они между собою глубину его веры и самоотверженности. Сита не раз признавалась в том, что она чувствует себя намного счастливее, живя в лесу, чем во дворце Айодхьи, еще и потому, что их сопровождает такой преданный слуга Рамы, как его брат Лакшмана.
Когда Сита и Рама увидели хижину, сооруженную Лакшманой, то были очарованы ее красотой, удобством, пленительной простотой очертаний и волшебной прелестью лесного уголка, который она осветила и украсила. Сита первой вошла внутрь и была поражена мастерством и безупречным вкусом ее нареченного брата. Все было продумано до мельчайших деталей, и Сита горячо расхваливала Лакшману, с такой невероятной быстротой построившего новое уютное жилище.
Все трое безмятежно и счастливо проводили свои дни в тростниковой хижине. Новость о том, что Шри Рама выбрал Панчавати местом своего обитания и поселился там в маленьком домике из бамбука и листьев, таком же, в каком живут все лесные отшельники, быстро распространилась повсюду; по лесным тропинкам потянулись к нему группы аскетов, стремясь выразить почтение и преклонение. Монахи приходили к нему вместе с учениками и, упиваясь Даршаном, имели великое счастье говорить с Рамой и внимать его речам, обращенным к ним. После этого они удалялись, несмотря на огромное желание остаться навсегда, превознося Раму на обратном пути к своим лесным приютам.
Во множестве приходили и такие, кого мучили сомнения и неразрешимые вопросы, ответы на которые они жаждали услышать от Рамы.
Они надеялись раскрыть для себя смысл труднодоступных мест в священных текстах, осознать и уяснить значение законов морали и сущность таинства ведийских ритуалов. Другие взывали к Раме, умоляя просветить их: верен ли избранный ими путь и приносят ли пользу их подвижничество и неустанная духовная практика. Поскольку Рама - Владыка и Хранитель всех Дхарм, и в нем сосредоточено исчерпывающее знание священных текстов, все жаждущие получали полное удовлетворение его ответами и мягкими наставлениями. Каждый приходящий исполнялся довольством и благостью.
Когда речь идет о вопросах и ответах, желательно ясно представлять себе, какие вообще существуют типы и категории вопросов. Все вопросы можно разделить, в сущности, на четыре группы: 1) незначительные (тривиальные) 2) недалекие, грубого плана 3) распространенные и имеющие смысл ("сносные") 4) достойные, похвальные. Вопросы, имеющие целью запутать собеседника, ввергнуть его в противоречие, а затем унизить, нанести поражение в споре - тривиальны. Вопросы, выставляемые для того, чтобы продемонстрировать свой ум и словесное мастерство - недалекие, низкого плана. Вопросы, действительно обнаруживающие незаурядный интеллектуальный багаж и способность к здравому размышлению - осмысленны и допустимы. Вопросы, задаваемые из искреннего, страстного желания рассеять свои сомнения - достойны похвалы и принадлежат к высшему разряду. Очевидно, что мудрецы, монахи и аскеты стремились к Раме, чтобы задать ему именно такие вопросы, относящиеся к четвертому типу.
При виде прибывающих паломников Рама и Лакшмана испытывали огромную радость. Аскеты и подвижники буквально трепетали от восхищения и благодарности, слушая, как просто и доступно проповедует Рама великие идеалы писаний и Шастр, и как свободно слетает с его уст сама истина, порою столь трудно различимая среди запутанных постулатов и предписаний. Они не могли сдержать восторга и разражались победными, ликующими возгласами: "О Высочайший Повелитель! - восклицали они, - О Всеведущий, кто ясно видит прошлое, настоящее и будущее! Кто еще может быть нашим Владыкой и Освободителем? Ты пребываешь в сердцах мудрецов; мы сохраним твой образ в самых их глубинах, отдаваясь покаянию и отречению! Какая счастливая судьба! Исполнились наши заветные желания!" С величайшей неохотой покидая Место Божественного Присутствия, они проливали реки слез, в которых потоки радости сливались с потоками печали.
Некоторые из паломников устроились под деревьями неподалеку от хижины Рамы, не намереваясь возвращаться в свои лесные обители. Они собирали плоды и коренья и не сводили глаз со входа в хижину, боясь упустить возможность Даршана. Когда Рама появлялся на пороге и выходил прогуляться, они любовались незабываемым зрелищем, прячась за кустами и деревьями. Таким образом они проводили свои дни, довольные и счастливые.
Рама покорил сердца всех, кто удостоился Его Присутствия; некоторые в своей фанатичной преданности доходили почти до безумия; они чувствовали, что созерцание Его Лика и повторение Его Имени - та единственная духовная практика, в которой они отныне нуждаются. Со всеми, кто собирался вокруг него. Рама день и ночь беседовал о законах Дхармы, раскрывал им тайные пути духовного знания.
Часто он призывал к себе Лакшману и, приглашая сесть рядом, говорил ему: "Брат! Как мог бы я, оставшись в Айодхье, выполнять столь священную миссию? Как мог бы я, сидя на царском троне, разыгрывать дальнейшие сцены Рамаяны? Первые шаги уже сделаны, и ничто не сможет повернуть события вспять. Забота о благочестии и добре, защита праведников, сокрушение зла и несправедливости, мешающих воцарению мира и благополучия на земле, наставление людей на истинный путь добрых и чистых деяний - вот цель, ради которой я явился в мир." Так Рама беседовал с братом, делясь с ним своими размышлениями о назначении и смысле своего воплощения на земле в человеческом обличье.
Время от времени Рама поручал Лакшмане важную роль "вестника" и "глашатая" своего учения, направленного на возвышение человеческой природы и наставлял брата, напоминая ему об идеалах морали и путях самосовершенствования. Однажды он говорил ему так: "Лакшмана! Привязанность к телу, стремление непременно завладеть чем бы то ни было, эгоизм, порождающий конфликт "мое" и "твое", личные пристрастия, прилепляющие индивидуума к собственной жене, детям и имуществу - все это последствия изначальной иллюзии. Майи. Она лежит в основе всего, ее сила таинственна и удивительна. Майя господствует над живой и неживой природой, над всеми существами и созданиями. Каждая из десяти индрий (пять воспринимающих чувств и пять чувств, побуждающих к действию) имеет свое главенствующее божество, и Майя, постигая и пронизывая объективный мир, верховодит над божествами индрий, получая при этом огромное удовольствие. Каждое мгновение, любая крошечная частичка этого удовольствия - творение и игра самой Майи, и поэтому они иллюзорны, мимолетны и поверхностны.
Майя существует в двух формах. Одна из них называется Видьямайя, а другая - Авидьямайя. Та Майя, что зовется Авидья (незнание, невежество), коварна и зла: она завлекает в пучины несчастий. Плененные ею захватываются вихрем бездонного водоворота, попадая в безумную круговерть горя и радости. Майя, получившая имя Видья, сотворила мироздание, следуя воле ее Господина - Бога, ибо ее природе не присуща собственная воля. Только в Присутствии Бога она может создать Космос (Прапанчу), искусно сплетая его из трех нитей-сущностей. Три нити - это сатва, раджас и тамас, каждая из которых, либо в отдельности, либо в одной из бесчисленных комбинаций, характеризует любое живое существо: сатва - являясь проявлением уравновешенной и совершенной натуры, раджас - сангвинического или эмоционального темперамента, тамас - инертной, косной природы. Истинно мудрый или джняни, тот, кто постиг Реальность - это личность, освободившаяся от прав и обязанностей, накладываемых кастовым обществом, общественным положением и возрастом, и живущая в постоянном осознании того, что все окружающее есть единый Брахман. Ему открылось, что в мире нет ни множественности, ни различий: все есть Единый {Сарвам кхалу идам Брахма; На иха наанаа астхи кинхана). Он знает, что весь Космос состоит из Брахмана.
О Лакшмана! Ты должен знать, что Божественная Троица (Брахма, Вишну и Рудра) - не более, чем отражения единого Брахмана, проявленные как три атрибута, три нити, его составляющие - сатва, раджас и тамас. Аспект раджаса олицетворяет Брахма, аспект сатвы - Вишну, а аспект тамаса известен под именем Рудры, Шивы или Ишвары. Весь Космос, включая наш мир - это проявление Единого Брахмана либо через один из его атрибутов, тот или другой, либо через комбинацию этих трех ипостасей. Поэтому мудрый, минуя три гуны, три видимых аспекта, устремится к их Источнику в Едином. Только он заслуживает имя Вайраги - монах, отрешенный, ибо ему не присуща рага, то есть чувства пристрастия и антипатии."
Иногда Рама, призывая Ситу и Лакшману сесть с ним рядом, объяснял им, что пока индивидуальная душа - Джива не поймет ясно и отчетливо природу своего сродства с Майей и с Высшим Брахманом, она никогда не достигнет освобождения и не сольется с Единым; ей суждено оставаться отдельным, частным индивидуумом, закованным в цепи иллюзии в узкой темнице имен и форм. "Но, - говорил Рама, - в то самое мгновение, когда личность постигнет и осознает, что она лишь отражение Всевышнего и что различие между ней и Всевышним не имеет отношения к Истине, Майя исчезнет, рассеется, как туман в лучах восходящего солнца. Открывший это есть подлинный Атма-Джняни, ибо Всевышний - это Парам-атма, а индивидуум - тот же Парам-атма, видимый как образ "тело-имя-форма", или Упадхи.
Действуй согласно правилам, диктуемым выпавшим тебе при рождении высоким предназначением, слушайся зова, посланного тебе свыше (свадхарма) - тогда ты достигнешь отречения. Занимайся йогой - упорным поиском Единения с Всевышним - и тогда ты обретешь джняну. Эта джняна - последняя и высшая ступень духовного совершенствования. Она ведет к Осуществлению. Поклонение Всевышнему с величайшей любовью - это бхакти, или преданность. Я изолью на преданного мне свою благодать, его бхакти обеспечит ему счастье и процветание. Бхакти исходит из самого сердца, стихийно, самопроизвольно. Она не зависит от внешних посторонних предметов и окружающих людей. Чистая бхакти также способна ниспослать джняну человеку, посвятившему себя Всевышнему. Радость, которую дарит человеку бхакти - неповторима и неизмерима. Что же побуждает человека вступить на путь бхакти? Для этого нужна милосердная помощь праведного и благочестивого мудреца или любой другой, нашедшей себя, реализованной души. Это самый быстрый путь, ведущий человека ко мне." Слушая эти речи Рамы, Сита и Лакшмана забывали, где находятся и что происходит вокруг. Сам Рама, целиком отдаваясь рассказу о пленительном богатстве духовного знания, казался полностью отрешенным от действительности. Долгие часы и дни проводили они, погрузившись в себя, исследуя и созерцая вечный источник внутреннего восторга.
Как-то раз Лакшмана, размышляя об этих высоких истинах, совершал свой обычный обход ближайших джунглей в окрестностях хижины, чтобы убедиться, что ничто не угрожает покою Рамы и Ситы. Он заметил, что рядом с мощным стволом огромного дерева пробивается нежный росток лимона. Он решил пересадить деревце поближе к хижине, чтобы, ухаживая за ним, помочь ему расти свободно и быстро. Поэтому он принялся внимательно и осторожно выкапывать корни растения, стараясь не причинить ему вреда. В это время из густых зарослей внезапно выпрыгнула злобная и коварная Шурпанакха, сестра Раваны!
Стоило ее взгляду остановиться на Лакшмане, как она была ослеплена и зачарована сиянием красоты и великолепия, которым светился весь его облик. От этого невиданного зрелища она застыла как вкопанная. В мгновение ока она изменила свой вид, превратившись в прелестную соблазнительную деву и кокетливой и дразнящей поступью приблизилась к Лакшмане. Однако Лакшмана не обратил на нее никакого внимания; равнодушный к неожиданному появлению незнакомки, он продолжал свою работу. Шурпанакха не могла вынести такого пренебрежения. Она подошла совсем близко к Лакшмане и произнесла сладким умоляющим голосом: "Господин! Почему повергаешь ты меня в отчаяние? Остуди мой страстный пыл, погляди на меня, сделай меня счастливой." Но Лакшмана не реагировал на ее жаркие призывы; он слышал ее слова, но только посмеивался про себя над ее бесстыжей назойливостью и продолжал бережно выкапывать растение. Шурпанакха потеряла терпение; она бросилась к Лакшмане с намерением заключить его в объятия, но Лакшмана проворно увернулся и, намереваясь дать ей шутливый совет, проговорил: "Госпожа! Я - лишь слуга Шри Рамы. Я его раб и не являюсь свободным человеком. Что бы я ни делал - даже самую пустячную работу - я делаю только по Его Приказанию." С любопытством прислушиваясь к словам Лакшманы, Рама и Сита вышли из хижины в сад, чтобы выяснить, с кем он ведет беседу. Заметив Шурпанакху, Рама тут же догадался, что перед ним ракшаси, обернувшаяся девой. Он приготовился к любым неожиданностям. Шурпанакха тем временем обрушила на Лакшману поток грубой брани, обзывая его жалким трусом и негодяем и издевательски хохотала над его бесчувственным и недостойным поведением. Она до сих пор не заметила Раму, и ее злоба и негодование были направлены на одного Лакшману. Сменив тон, она вновь пустилась в жалкие уговоры: "О Прекраснейший! Женись на мне и стань счастливым! Я принесу тебе наслаждение и стану твоей верной служанкой." Лакшмана попытался урезонить ее такими словами:
"Красавица! Я - раб; если я возьму тебя в жены, тебе придется жить как рабыне." И, продолжая свой шутливый розыгрыш, сказал: "Послушай! Взгляни на моего хозяина. Раму; если ты возьмешь его в мужья, я стану твоим рабом." Шурпанакха, не заподозрив подвоха, поняла слова Лакшманы буквально, рассудив, что этот план совсем не дурен. Она устремилась к хижине, на которую указывал Лакшмана, и что же она увидела?! Перед хижиной, весело смеясь над нею, стояли двое: женщина редкой красоты, а рядом с нею - воплощение мужского совершенства и великолепия!
Шурпанакху охватил приступ неистовой страсти; она кинулась к Раме и возопила, рыдая: "О Бог любви! Бог красоты! Я хочу быть твоею!" Рама решил проучить потерявшую стыд ракшаси, а заодно, оказавшись в столь смехотворной ситуации, немного поразвлечься. Он сказал, посмеиваясь: "О, прекрасная дева! Я не могу жениться на тебе, потому что связан законом единобрачия; здесь со мною моя супруга. Мой брат Лакшмана тоже, правда, женат, но его подруга далеко отсюда. Взяв его в мужья, ты осуществишь свою мечту; вы прекрасно подходите друг к другу - пойди к нему." Услышав это, ракшаси вновь бросилась к Лакшмане и возобновила свои уговоры. Она сказала: "Твой брат согласен на нашу свадьбу; не медли больше, сделай меня своею!" Ее голос звучал умоляюще и нежно. Лакшмана, осознавая чудовищную нелепость ее просьбы, еще больше развеселился. Он продолжал игру и вновь послал ее к Раме, а Рама, в свою очередь, назад к Лакшмане. Так происходило несколько раз, и, в конце концов, доведенная до безумия ослепившей ее страстью, Шурпанакха внезапно вновь обрела свой настоящий демонический облик! Ее извращенный ум подсказывал ей, что только Сита стоит на пути ее страсти, только она мешает ей удовлетворить вожделение, и если бы Сита исчезла. Рама непременно женился бы на ней, поддавшись соблазну и ее настойчивым уговорам. Поэтому она обрушилась на Ситу, намереваясь загрызть и проглотить ее, не скрывая более своей подлинной демонической натуры. Лакшмана застыл и весь напрягся, не сводя глаз с лица Рамы, чтобы уловить его приказ. Рама понял, что демоница-ракшаси зашла слишком далеко, и необходимо пресечь ее злобную выходку. Он знал, что не следует орудовать топором там, где достаточно острых ногтей, поэтому он поднял руку и, смотря на Лакшману, показал ему четыре пальца.
Лакшмана мгновенно ухватил смысл приказа Рамы. Показывая четыре пальца, то есть цифру 4, Рама имел в виду четыре Веды, вместе взятые, известные как Шрути, что по-другому означает "Услышанное", а иначе - "Ухо". Лакшмана, обладая острым и бдительным умом, смог без труда осознать значение этого еле уловимого жеста Рамы. Рука Рамы была поднята вверх, к небу. Небо или Акаша есть пятый элемент стихий, характеризующийся одним свойством - звуком. Звук есть символ Брахмана, известный как Сабда Брахман или Бог. Бог пребывает на небесах, а рука, поднятая кверху, указывает на небо. На санскрите "небо" называется "наака", но у этого слова есть и другое значение - "нос"! Стоило Раме сделать эти два легких быстрых движения, как Лакшмана бросился к демонице-ракшаси с обнаженным мечом; он повалил ее на землю и, выкрикнув, что ее наглость и бесстыдство заслуживают наказания, одним махом отсек ей кончик носа и оба уха! Шурпанакха разразилась таким душераздирающим воплем, что весь лес содрогнулся и затрепетал. Страшная в своем обличье демона-людоеда, она пронзительно кричала: "Где справедливость? Как мог ты так жестоко изуродовать женщину, пришедшую к тебе? Я приведу сюда моего брата Равану и потребую возмездия за это кровавое преступление!" Продолжая громко кричать, она умчалась в лес.
Она устремилась прямо к вождям демонов джунглей Дандака, Кхаре и Душане, и возопила: "Как можете вы спокойно смотреть на эти страшные увечья, как можете переносить оскорбление, нанесенное вашей сестре? С какой целью вы сидите здесь и упражняетесь в своей мощи и отваге? Пусть лучше вся ваша сила сгорит дотла! Где ваша мужская стать? Или вы уже позабыли о ней? Стыд и позор вашей пустой похвальбе о доблести и героизме!" Братья не понимали, что случилось, и кто так безжалостно изувечил их сестру. Они спрашивали: "Сестра! Кто совершил это злодейство? Скажи нам! Мы отомстим врагу, используя все наше могущество."
Тут Шурпанакха смогла наконец связно рассказать всю историю. Начала она с того, что принялась расписывать неземную красоту и пленительное очарование Рамы и Лакшманы. Услышав эти пространные излияния, Кхара и Душана пришли в бешенство и закричали: "Зачем ты тратишь свое и наше время на бессмысленные и ненужные вступления?! Говори прямо, кто оскорбил тебя? Кто изуродовал твое лицо?" Тогда она рассказала им все, что случилось в лесу.
Кхара и Душана были чрезвычайно разгневаны, видя плачевное состояние сестры, лишенной ушей и носа; они собрали войско из четырнадцати тысяч демонов-великанов и спешно выступили по направлению к хижине Рамы и Лакшманы - братьев, так жестоко наказавших их сестру. Воины-людоеды были столь свирепы и неукротимы, что даже в мечтах невозможно было представить их поражение; еще никому не удавалось победить их в бою. Как крылатые горы, наводящие ужас, мчались они по долинам, и земля сотрясалась под их ногами. Каждый из них был вооружен до зубов множеством смертоносных орудий.
Безухая, безносая вдова Шурпанакха, с лицом, истекающим кровью, неслась впереди грозного воинства, горя жаждой мести. Она вела его за собой, указывая путь к мирному зеленому саду, затерянному среди джунглей, где она встретила братьев.
Однако ею же самой с первых шагов был предначертан неблагоприятный исход грядущей схватки. Она сама являлась дурным предзнаменованием, сулящим поражение ее страшному войску. Все три самые зловещие приметы: вдовство, уродство и лицо, залитое кровью, несла с собою Шурпанакха. Ракшасам было невдомек, что удача в ратном походе сопутствует лишь тем, кто считается с приметами и знамениями; они решительно двигались к полю битвы, полагаясь только на свою физическую мощь, боевое оснащение и нечестивую стратегию. По этой причине они были обречены на поражение при столкновении с божественным могуществом и несокрушимой силой Дхармы.
Ибо кто способен противостоять мощи закона Дхармы и Милости Божьей? Ракшасы не ведали о том, что существует Праведность и Божественность. Всю свою энергию и все свое мастерство они вкладывали лишь в преумножение физической силы. Гордые своим непобедимым оружием, гигантскими мускулами, своей свирепостью, полагаясь на коварство и хитрость, неслись они по лесу, трубя в боевые рога, рыча как львы, ревя как дикие слоны, громогласно похваляясь прошлыми победами и бешено скача и крутясь в дикой пляске. Они не подозревали, что их воинственный выпад сравним с нападением воробья на ястреба!
Шурпанакха издали указала братьям на хижину Рамы. Чтобы ярость чудовищ дошла до высшей точки, все войско взорвалось боевым кличем: "Поймать, схватить, уничтожить!" - и устремилось вперед. Приблизившись к хижине, Кхара и Душана бросили вызов Раме: "Выходи, худший из злодеев и несчастливцев! Это ты осмелился изувечить нашу сестру? Теперь попробуй, если тебе это удастся, спасти свою жизнь!"
Рама давно знал об их наступлении; он заранее велел Лакшмане отвести Ситу в пещеру и охранять ее там. "Не тревожься обо мне ни единой минуты. Со мной никогда не случится ничего дурного", - так успокоил он Лакшману. Лакшмана, уверенный в могуществе Рамы, подчинился беспрекословно. У него не было и тени сомнений по поводу победы Рамы. Он проводил Ситу в пещеру и, когда она укрылась в ней, встал на страже с луком на плече на случай появления непрошеных гостей.
Рама стоял у входа в хижину и его лицо освещала улыбка. В руках он держал свой Лук Коданду с туго натянутой тетивой и был готов принять поединок. Легким и мягким движением провел он по своим густым спутанным волосам, и демоны увидели ослепительные вспышки миллионов языков пламени, озаривших огненной короной голову Рамы. Его руки казались им клубками гигантских многоголовых змей. Как лев, не сводя сверкающего свирепого взора со слона, обнажает клыки, предвкушая победу, которая ему обеспечена, так Лев Рама, ужасный и неприступный, стоял перед горсткой испуганных демонов. В общей суматохе еще раздавались отдельные возгласы: "Это он изуродовал Шурпанакху! Держите его! Хватайте его! Убейте его!" - но никто не посмел выйти вперед и привести в исполнение эти приказы. На все лады понукаемые и подбадриваемые вожаками, великаны застыли как вкопанные, и ни один из них не смог набраться мужества, чтобы приблизиться к Раме.
Когда джунгли Дандака огласились воплями и проклятиями бегущих чудовищ, лесные животные в панике бросились врассыпную в поисках укрытий. Некоторые из них в ужасе вбегали в пещеру, где скрывалась Сита. Жалея их, дрожащих от страха, Лакшмана не препятствовал им и впускал внутрь, чтобы они могли прийти в себя и немного успокоиться. Он ласково приветствовал всех обитателей джунглей, искавших защиту в пещере, ибо видел, что они были на грани безумия.
Демоны-великаны, обступившие Раму, были настолько потрясены его красотой, что могли только стоять как истуканы, в изумлении тараща глаза на невиданное прежде зрелище ослепительного великолепия; многие уже упивались нектаром восхваления его могущества, других охватил восторг признания и восхищения, но всех объединяло одно - они уже были прикованы к Раме узами Любви и Поклонения. Никто из них не хотел и не мог поднять на него ни оружие, ни взор, полный вражды и гнева!
Ко всеобщему восторгу присоединилась и сама Шурпанакха! Она сказала Кхаре и Душане, которые, вне себя от изумления, стояли рядом с нею: "Братья! Что за несравненную красоту мы видим перед собой? Никогда прежде в моей жизни я не встречала подобного очарования, подобной грации, такой чистейшей гармонии, такого физического совершенства. Не убивай его! Схвати его и подари мне таким, как он есть!"
Оба брата тоже были околдованы Рамой. Они отвечали ей: "Сестра! И наши глаза никогда не упивались таким воплощением красоты. Чем ближе мы подступаем к нему, тем сильнее он притягивает нас к себе, тем более очаровывает своим обаянием. Мы не чувствуем к нему ни капли гнева или ненависти. Чем дольше мы смотрим на него, тем полнее радость, кипящая у нас внутри! Возможно, это то самое чувство, которое мудрецы, обитающие в этом лесу, зовут анандой!"
Кхара не захотел разговаривать с Рамой с глазу на глаз; он послал к нему гонца, чтобы выяснить, кто он таков, каково его имя, откуда и зачем он явился и с какой целью поселился в лесу. Посланец подошел к
Раме и, исполняя приказ вождя, задал ему эти вопросы. Наблюдая за поведением своих противников, Рама улыбнулся. Он проговорил: "Слушай, воин! Я принадлежу к касте кшатриев и, как и твой хозяин, пришел в этот лес поохотиться на диких зверей. Я не боюсь даже самого Бога Смерти. Передай своему вождю, что если ему угодно, пусть попробует вызвать меня на бой и выиграть битву. В противном случае вам следует немедленно отправляться назад, домой и избежать тем самым неминуемой гибели. Я не стану убивать тех, кто бежит с поля боя." Это заявление Рамы было слово в слово передано гонцом Кхаре и Душане. Тогда братья, разом схватившись за оружие - за свои копья, боевые топоры, булавы, луки и стрелы - издали оглушительный боевой клич, громом прогремевший в небесах, и на Раму обрушился шквал тяжелых копий и стрел, но от одной стрелы, пущенной из Его лука, они все разлетелись на мелкие куски! Рама посылал одну за другой свои стрелы, и каждая из них производила переполох и панику, разражаясь в толпе демонов огненной вспышкой молнии. Великаны в ужасе бежали от этого смертоносного натиска, крича: "О Мать! Отец! О горе нам! Спасите! Спасите!", - обезумев от боли, страха и отчаяния.
Видя, что их грозная рать спасается бегством, Кхара, Душана и их младший брат Тришира закричали что было сил: "Ракшасы! Не бегите с поля битвы! Те, кто попытается бежать, будут убиты на месте нашими собственными воинами!" Услышав это, демоны-великаны, пустившиеся было наутек, поразмыслив, решили: "Пусть будет так! Лучше погибнуть от руки Рамы и в его Присутствии, чем принять смерть от кого-то другого, вдали от него!"
Они вернулись в свои ряды и двинулись к месту, где стоял Рама. У них не было ни малейшего желания продолжать сражение. Они были настолько зачарованы неземной красотой и сияющим великолепием Рамы, что впали в восторженный транс и замерли, не спуская глаз с его Божественной фигуры.
Рама, однако, в этот момент выпустил стрелу Саммохану, обладающую волшебным свойством вводить в заблуждение врага и спутывать все его планы. В результате ее действия каждый воин видит в своем ближайшем соратнике злейшего врага, которого обязан уничтожить. Побуждаемые приказом Кхары и Душаны убить Раму, ракшасы набрасывались друг на друга, выкрикивая: "Рама здесь! Вот Рама!", и в великом ликовании от легкой победы, убивали своих собратьев-демонов. Все поле битвы было покрыто изрубленными на куски телами чудовищлюдоедов. Реки крови текли по джунглям. Отовсюду слетелись огромные стаи ворон и стервятников и кружились над кровавыми тушами, предвкушая невиданное пиршество. Четырнадцать тысяч демонов-великанов пали в тот день в бою с одним-единствекным воином! Ни один из них не остался в живых! Падая на землю, сраженные рукою сородича, они кричали, умирая: "Рама! Рама!" Вместе со своими верными оруженосцами погибли в сражении и оба брата - Кхара и Душана. Мудрецы и аскеты, следившие за грандиозной сценой самоуничтожения, убедились в непревзойденной доблести Рамы. С облегчением и радостью они осознали, что близится час крушения Раваны, и ему суждено принять смерть от руки этого великого несравненного героя. Они были тверды в своей вере, что Рама - это само Всемогущее Провидение, чья сила и воля сотрут с лица земли все демоническое отродье ракшасов и подарят мир и процветание человечеству.
Когда улеглись свирепые страсти битвы. Сита и Лакшмана приблизились к Раме и простерлись у его ног. Рама нежно поднял брата с колен и поведал ему о злосчастной участи четырнадцатитысячного воинства и его вождей, которая решилась в ходе сражения, длившегося не более получаса. Он был счастлив и радостен, с улыбкой описывая им подробности схватки и перемежал рассказ веселыми шутками. Между тем глаза Ситы с тревогой блуждали по телу Рамы, стремясь убедиться в том, что он сам цел и невредим, и что на нем нет ни единой царапины. На следующий день к ашраму Рамы в Панчавати потянулись процессии аскетов, мудрецов и их учеников, прослышавших об уничтожении несметного демонического воинства рукою одного-единственного человека - принца из Айодхьи. Они превозносили Раму, его отвагу и искусство великого лучника. Те из них, кто обладал даром предвидения будущих событий, смиренно склонялись перед Рамой и говорили ему: "О Господин! Ты должен быть настороже и проявить бдительность в грядущие дни. Ракшасы пренебрегают всеми запретами и правилами, касающимися чести и справедливости. Причинять вред всем без исключения - для них привычное будничное занятие. Высшая цель для них - удовлетворение личных нечестивых потребностей. Их не заботит, какие средства при этом используются. В руках их старшего брата Раваны сосредоточены неограниченная власть и могущество. Его воинство в миллионы раз превосходит то, с которым тебе пришлось столкнуться. Это исчадье злобы и ненависти - его сестра - наверняка уже мчится к нему, чтобы пожаловаться на свою участь. Нет сомнения в том, что Равана придет в ярость и пожелает отомстить за сестру и расправиться с обидчиками, изуродовавшими ее." Так предостерегали мудрецы Раму и Лакшману, рассказывая все то, что им было известно о Раване. Рама слушал их, и на его лице играла, как всегда, безмятежная улыбка. Он ответил им: "Да, да, конечно. Я знаю все то, о чем вы поведали мне. Именно с этой целью я и появился здесь." Он задумчиво склонил голову, как бы заглядывая в будущее, с нетерпением ожидая счастливого момента встречи с Раваной. Однако он не сказал больше ни слова, и никто не догадался о том, что ему ведомо все, чему суждено произойти.
Он обратил свой взор к Лакшмане и с лукавой улыбкой в глазах сказал ему: "Ты все слышал, не правда ли?" Повернувшись к обступившим его мудрецам, он проговорил: "Прошу вас, будьте терпеливы и ни о чем не тревожьтесь. Я готов противостоять всем испытаниям." Почтенные старцы почувствовали облегчение; их успокоило полное уверенности обещание Рамы; он вселил в них надежду и мужество. Рама позволил им разойтись по своим обителям, убедив их возобновить свои занятия и духовную практику и пребывать в покое и мире, не страшась нападок демонических орд.
Как и предсказывали мудрецы, Шурпанакха не теряла времени, чтобы, как можно скорее, предстать перед своим братом Раваной, сопроводив свое появление громкими воплями и рыданиями. Услышав пронзительные крики, ракшасы, обитающие на Ланке, до смерти перепугались, решив, что на их земли обрушилось неслыханное бедствие; они в страхе выбегали на улицы и, собираясь группами, в тревоге гадали, что могло случиться. Шурпанакха без предупреждения вторглась в торжественный приемный зал, где на троне восседал Равана, царь ракшасов, и с порога разразилась потоком брани, произведя смятение и беспокойство среди присутствующих.
Ее облик был чудовищен; все тело было в подтеках спекшейся крови; гневные слова источали яд. Равана понял, что кто-то нанес сестре жесточайшую обиду. Он был потрясен ее состоянием. Он грозно прорычал со своего трона: "Сестра! Немедленно расскажи, что произошло с тобой!"
Шурпанакха воскликнула: "Брат! Если ты - истинный ракшаса, если те сверхчеловеческие силы, доставшиеся тебе в награду за долгие годы аскетизма, не пустая болтовня, тогда - вставай! Вставай и иди, ибо настал момент применить твою доблесть, твою храбрость и твой героизм! Поднимись и опомнись! Не допусти, чтобы разразились несчастья, подступающие к тебе, пока ты сидишь здесь, одурманенный хмельным зельем!
Тебе невдомек, что стряслось в Панчавати, тебе нет дела до того, кто явился туда, что он задумал и какова его цель. В лесу Дандака поселились принцы, полные решимости истребить весь род ракшасов! От их руки пали в бою целые лакхи воинов-людоедов! Они разрубили на куски твоих братьев - Кхару и Душану! Не моргнув глазом, они уничтожили многотысячную рать демонов-чудовищ, набросившихся на них! О! Их героизм недоступен описанию. А их неземная красота! О!" Тут Шурпанакха словно онемела и погрузилась в молчаливое созерцание великолепия, околдовавшего ее. Услышав этот рассказ, Равана впал в неистовое бешенство. Он скрежетал зубами; он яростно колотил себя по ляжкам, будто был готов тотчас же ринуться в драку с дерзким противником. "Как?! Неужели эти подлые злодеи убили Кхару и Душану? Возможно, им неизвестно МОЕ имя, и что за братьями стою Я как несокрушимая опора! Они, наверное, не подозревают о моей мощи и о страшной мести, на которую я способен!"
Равана продолжал громогласно похваляться перед собравшимися своими победами и подвигами. Шурпанакха грубо перебила его словами: "О гора свирепости и злобы! Пока твой заклятый враг пляшет победный танец у тебя на голове, ты восседаешь здесь как последний трус, восхваляя сам себя и свою неуязвимость! Достойно ли это правителя, сидящего на царском троне? Или тебе не известно, что саньясина (отрешенного) предают его же ученики, царей свергают его же подручные-министры, мудрость гибнет от жажды признания и славы, а чувство стыда разрушается непомерным пьянством? Слушай, брат! Не следует относиться с пренебрежением к врагу, болезни, огню, змеенышу на земле только потому, что они кажутся тебе ничтожными и незначительными. Когда они разрастутся до гигантских размеров, то нанесут непоправимый вред! Поэтому ты должен спешить! Не сомневайся и не медли!"
Эти слова Шурпанакхи влили в уши Раваны яд ненависти. В это время находящийся тут же другой брат Раваны, Кумбакарна, ехидно ухмыляясь, осведомился: "Сестра! Кто же отсек тебе нос и уши?" Она ответила, громко стеная: "О горе мне! Увы! Этот гнусный поступок был совершен ими - двумя принцами!"
Равана попытался успокоить ее, а затем спросил: "Сестра! Твой нос находился на лице; уши - по обе стороны лица; не так просто отсечь их разом одним ударом. Мне это кажется удивительным. Скажи мне, может быть, ты крепко спала, и в это время они подкрались к тебе и отрезали нос и уши?" Все прочие также недоумевали, как могло случиться такое с грозной Шурпанакхой. Тогда сестра Раваны ответила: "Брат! Когда эти нежные ласковые руки коснулись меня, я не только перестала ощущать свое собственное тело, нет, я вообще позабыла о том, где я нахожусь и что происходит. Когда мои глаза упивались прелестью этих прекрасных лиц, я не осознавала, что и зачем они делают. Облик принцев настолько заворожил меня, что я не помнила себя и не видела ничего вокруг. Как могу я описать тот блаженный экстаз, в который я впала, внимая их речам? О чем бы ни зашел разговор, на их лицах играли радостные улыбки; им просто неведома иная манера общения. Даже мужские сердца были пленены их обаянием! Поистине они - волшебные посланники самого Бога любви. Никогда прежде не видела я подобной красоты! Будь проклято все племя ракшасов вместе с нашей удалью, нашими коварными кознями, безобразными лицами и уродливыми телами! Все мы отвратительны! Тебе стоит лишь один раз взглянуть на них, и ты поклянешься, что я права! Ведь твои братья, Кхара и Душана, погибли на поле брани, отказавшись сражаться с ними! Я слышала их жалобные протесты: "Как можем мы чувствовать вражду к этим воплощениям благочестия и совершенной красоты? Как можем мы нападать на них?"
Придворные и министры, во множестве собравшиеся в зале, слушали этот рассказ с восхищением и трепетом. Слова Шурпанакхи смутили даже Равану. В образе Рамы, нарисованном сестрой, было нечто такое, что Равана, мысленно представляя его, ощущал великий покой и радостное умиротворение. Он почувствовал, что в глубине его души зреет непреодолимое желание собственными глазами увидеть это олицетворение Божественной Прелести, вселяющее восторг и вдохновение. Он сам не заметил, что пока слушал сестру, гнев, клокотавший внутри, незаметно улегся и исчез. Успокоившись, Равана решил выяснить, что же на самом деле произошло в Панчавати.
Поэтому он обратился к Шурпанакхе с вопросом: "Сестра! Скажи мне, эти двое братьев живут в Панчавати совсем одни? Кто еще находится рядом с ними? Есть ли у них спутники, друзья, придворные и слуги?" Шурпанакха ответила: "Нет! При них нет ни грозных телохранителей, ни свиты, ни воинов, ни близких. У старшего из братьев есть женщина невиданной красоты. Она даже более прекрасна, чем сами принцы, она - сама Богиня любви в человеческом обличье. Два брата вместе с этой женщиной поселились в Панчавати в маленькой хижине. Они спокойно разгуливают по лесным тропам, полянам и долинам, не испытывая ни малейшего страха. Должна признаться, что я не подозревала о существовании столь совершенной женской красоты; никто не сравнится с нею - ни на земле, ни на небе."http://www.samvel.net/text/spiritual/ramayan.htm
Панчавати
Рама выразил желание поселиться на некоторое время в Панчавати, на берегу Годавари. Поэтому наутро, полулежа в прохладной тени раскидистого дерева, он подозвал к себе брата и сказал ему: "Лакшмана! Братец! Выбери живописное и удобное место где-нибудь неподалеку и построй там уютную маленькую хижину, чудесную, как ты умеешь."
И вновь Лакшмана содрогнулся от этого приказа как от внезапного удара острого кинжала. Он не мог перенести такой боли! Он бросился в ноги Рамы и закричал в отчаянии: "Скажи, за какое преступление ты наказываешь меня, отдавая столь жестокий приказ?" Сита и Рама замерли, изумленные его поведением. Рама сказал: "Лакшмана! Я не могу понять, отчего ты вдруг так огорчился. Слышал ли ты хоть раз, чтобы с моего языка сорвалось хоть одно грубое слово? Неужели я превратился в безумца, способного произносить резкие, неприятные слова, обращенные к тебе или к кому-нибудь другому? Ты чуток и внимателен к любым моим нуждам и желаниям и служишь мне так преданно, будто я - твое собственное дыхание. Могу ли я быть безжалостен и бессердечен к тебе? Твое горе бессмысленно, ты в чем-то ошибаешься. В конце концов, что такого особенного я сказал тебе только что? Я произнес одну единственную фразу: выбери место по своему вкусу и построй там хижину для нас троих. Или это не так?"
Слыша это, Лакшмана зажал ладонями уши и тоскливо запротестовал: "Рама! Рама! Я не в силах слушать слова, которые ты говоришь." Рама был удивлен этим отчаянным жестом. Лакшмана же, молитвенно сложив руки, жалобно простонал: "Повелитель! Во мне нет того, кто мог бы сказать "я". Мое единственное сокровище, мое единственное достояние - это Сита и Рама. У меня нет собственных желаний, у меня нет собственной воли. Мое желание, моя воля - это желание Рамы, воля Рамы, приказ Рамы. Повиновение - мое желание, моя воля. Я раб и стремлюсь только к этому и ничему другому. Как же мои уши могут вынести слова, предлагающие мне выбрать место для хижины, исходя из моих желаний и вкусов? Как будто у меня есть способность и возможность выбирать! Имея личные наклонности и пристрастия, мог бы я быть полноценным и достойным слугою Рамы? Смог бы я заслужить это право, несущее мне наслаждение и радость? Нет! Это означало бы, что я не стою того, чтобы жить на земле, ибо жизнь моя превратилась бы в тяжкий груз стыда и позора." Лакшмана стоял, рыдая во весь голос, не в силах подавить горе. Видя, как опечален брат, Рама проникся к нему сочувствием. Он утешал его теплыми и добрыми словами: "Лакшмана! Ты наделен святым и чистым сердцем. В моих словах не было ничего, кроме обыкновенного житейского смысла, поэтому ты зря вообразил, что твоему брату неизвестно, как глубоко и сокровенно твое чувство самоотречения. Не надо грустить."
Рама одарил Лакшману сиянием своей улыбки и продолжал: "Брат! Мне доставляют огромную радость чистота твоей преданности и искренность твоего служения. Все твои намерения возвышенны и невинны. Я обещаю не огорчать тебя больше подобными просьбами! Я говорил с тобой на обыкновенном человеческом языке; не принимай эти будничные слова так близко к сердцу. Пойдем же! Выберем вместе нужное место!" И он двинулся вперед, призывая Лакшману следовать за ним. Через некоторое время он остановился и сказал: "Смотри, Лакшмана! Построй здесь нашу Парнашалу!"
Услышав эти слова, Лакшмана ликующе воскликнул: "О! Теперь я чувствую, что воистину благословен! Мой долг - повиноваться таким приказам, а не упражняться в собственной воле и потакать личным пристрастиям." Он с благодарностью обнял ноги брата; счастливый и довольный, он поднялся с колен и тут же приступил к выполнению задания: принялся собирать ветки и прутья для постройки будущего дома.
Сита и Рама лишний раз убедились, насколько чутко и ранимо сердце Лакшманы, как тонок и чувствителен его интеллект. С восторгом и восхищением обсуждали они между собою глубину его веры и самоотверженности. Сита не раз признавалась в том, что она чувствует себя намного счастливее, живя в лесу, чем во дворце Айодхьи, еще и потому, что их сопровождает такой преданный слуга Рамы, как его брат Лакшмана.
Когда Сита и Рама увидели хижину, сооруженную Лакшманой, то были очарованы ее красотой, удобством, пленительной простотой очертаний и волшебной прелестью лесного уголка, который она осветила и украсила. Сита первой вошла внутрь и была поражена мастерством и безупречным вкусом ее нареченного брата. Все было продумано до мельчайших деталей, и Сита горячо расхваливала Лакшману, с такой невероятной быстротой построившего новое уютное жилище.
Все трое безмятежно и счастливо проводили свои дни в тростниковой хижине. Новость о том, что Шри Рама выбрал Панчавати местом своего обитания и поселился там в маленьком домике из бамбука и листьев, таком же, в каком живут все лесные отшельники, быстро распространилась повсюду; по лесным тропинкам потянулись к нему группы аскетов, стремясь выразить почтение и преклонение. Монахи приходили к нему вместе с учениками и, упиваясь Даршаном, имели великое счастье говорить с Рамой и внимать его речам, обращенным к ним. После этого они удалялись, несмотря на огромное желание остаться навсегда, превознося Раму на обратном пути к своим лесным приютам.
Во множестве приходили и такие, кого мучили сомнения и неразрешимые вопросы, ответы на которые они жаждали услышать от Рамы.
Они надеялись раскрыть для себя смысл труднодоступных мест в священных текстах, осознать и уяснить значение законов морали и сущность таинства ведийских ритуалов. Другие взывали к Раме, умоляя просветить их: верен ли избранный ими путь и приносят ли пользу их подвижничество и неустанная духовная практика. Поскольку Рама - Владыка и Хранитель всех Дхарм, и в нем сосредоточено исчерпывающее знание священных текстов, все жаждущие получали полное удовлетворение его ответами и мягкими наставлениями. Каждый приходящий исполнялся довольством и благостью.
Когда речь идет о вопросах и ответах, желательно ясно представлять себе, какие вообще существуют типы и категории вопросов. Все вопросы можно разделить, в сущности, на четыре группы: 1) незначительные (тривиальные) 2) недалекие, грубого плана 3) распространенные и имеющие смысл ("сносные") 4) достойные, похвальные. Вопросы, имеющие целью запутать собеседника, ввергнуть его в противоречие, а затем унизить, нанести поражение в споре - тривиальны. Вопросы, выставляемые для того, чтобы продемонстрировать свой ум и словесное мастерство - недалекие, низкого плана. Вопросы, действительно обнаруживающие незаурядный интеллектуальный багаж и способность к здравому размышлению - осмысленны и допустимы. Вопросы, задаваемые из искреннего, страстного желания рассеять свои сомнения - достойны похвалы и принадлежат к высшему разряду. Очевидно, что мудрецы, монахи и аскеты стремились к Раме, чтобы задать ему именно такие вопросы, относящиеся к четвертому типу.
При виде прибывающих паломников Рама и Лакшмана испытывали огромную радость. Аскеты и подвижники буквально трепетали от восхищения и благодарности, слушая, как просто и доступно проповедует Рама великие идеалы писаний и Шастр, и как свободно слетает с его уст сама истина, порою столь трудно различимая среди запутанных постулатов и предписаний. Они не могли сдержать восторга и разражались победными, ликующими возгласами: "О Высочайший Повелитель! - восклицали они, - О Всеведущий, кто ясно видит прошлое, настоящее и будущее! Кто еще может быть нашим Владыкой и Освободителем? Ты пребываешь в сердцах мудрецов; мы сохраним твой образ в самых их глубинах, отдаваясь покаянию и отречению! Какая счастливая судьба! Исполнились наши заветные желания!" С величайшей неохотой покидая Место Божественного Присутствия, они проливали реки слез, в которых потоки радости сливались с потоками печали.
Некоторые из паломников устроились под деревьями неподалеку от хижины Рамы, не намереваясь возвращаться в свои лесные обители. Они собирали плоды и коренья и не сводили глаз со входа в хижину, боясь упустить возможность Даршана. Когда Рама появлялся на пороге и выходил прогуляться, они любовались незабываемым зрелищем, прячась за кустами и деревьями. Таким образом они проводили свои дни, довольные и счастливые.
Рама покорил сердца всех, кто удостоился Его Присутствия; некоторые в своей фанатичной преданности доходили почти до безумия; они чувствовали, что созерцание Его Лика и повторение Его Имени - та единственная духовная практика, в которой они отныне нуждаются. Со всеми, кто собирался вокруг него. Рама день и ночь беседовал о законах Дхармы, раскрывал им тайные пути духовного знания.
Часто он призывал к себе Лакшману и, приглашая сесть рядом, говорил ему: "Брат! Как мог бы я, оставшись в Айодхье, выполнять столь священную миссию? Как мог бы я, сидя на царском троне, разыгрывать дальнейшие сцены Рамаяны? Первые шаги уже сделаны, и ничто не сможет повернуть события вспять. Забота о благочестии и добре, защита праведников, сокрушение зла и несправедливости, мешающих воцарению мира и благополучия на земле, наставление людей на истинный путь добрых и чистых деяний - вот цель, ради которой я явился в мир." Так Рама беседовал с братом, делясь с ним своими размышлениями о назначении и смысле своего воплощения на земле в человеческом обличье.
Время от времени Рама поручал Лакшмане важную роль "вестника" и "глашатая" своего учения, направленного на возвышение человеческой природы и наставлял брата, напоминая ему об идеалах морали и путях самосовершенствования. Однажды он говорил ему так: "Лакшмана! Привязанность к телу, стремление непременно завладеть чем бы то ни было, эгоизм, порождающий конфликт "мое" и "твое", личные пристрастия, прилепляющие индивидуума к собственной жене, детям и имуществу - все это последствия изначальной иллюзии. Майи. Она лежит в основе всего, ее сила таинственна и удивительна. Майя господствует над живой и неживой природой, над всеми существами и созданиями. Каждая из десяти индрий (пять воспринимающих чувств и пять чувств, побуждающих к действию) имеет свое главенствующее божество, и Майя, постигая и пронизывая объективный мир, верховодит над божествами индрий, получая при этом огромное удовольствие. Каждое мгновение, любая крошечная частичка этого удовольствия - творение и игра самой Майи, и поэтому они иллюзорны, мимолетны и поверхностны.
Майя существует в двух формах. Одна из них называется Видьямайя, а другая - Авидьямайя. Та Майя, что зовется Авидья (незнание, невежество), коварна и зла: она завлекает в пучины несчастий. Плененные ею захватываются вихрем бездонного водоворота, попадая в безумную круговерть горя и радости. Майя, получившая имя Видья, сотворила мироздание, следуя воле ее Господина - Бога, ибо ее природе не присуща собственная воля. Только в Присутствии Бога она может создать Космос (Прапанчу), искусно сплетая его из трех нитей-сущностей. Три нити - это сатва, раджас и тамас, каждая из которых, либо в отдельности, либо в одной из бесчисленных комбинаций, характеризует любое живое существо: сатва - являясь проявлением уравновешенной и совершенной натуры, раджас - сангвинического или эмоционального темперамента, тамас - инертной, косной природы. Истинно мудрый или джняни, тот, кто постиг Реальность - это личность, освободившаяся от прав и обязанностей, накладываемых кастовым обществом, общественным положением и возрастом, и живущая в постоянном осознании того, что все окружающее есть единый Брахман. Ему открылось, что в мире нет ни множественности, ни различий: все есть Единый {Сарвам кхалу идам Брахма; На иха наанаа астхи кинхана). Он знает, что весь Космос состоит из Брахмана.
О Лакшмана! Ты должен знать, что Божественная Троица (Брахма, Вишну и Рудра) - не более, чем отражения единого Брахмана, проявленные как три атрибута, три нити, его составляющие - сатва, раджас и тамас. Аспект раджаса олицетворяет Брахма, аспект сатвы - Вишну, а аспект тамаса известен под именем Рудры, Шивы или Ишвары. Весь Космос, включая наш мир - это проявление Единого Брахмана либо через один из его атрибутов, тот или другой, либо через комбинацию этих трех ипостасей. Поэтому мудрый, минуя три гуны, три видимых аспекта, устремится к их Источнику в Едином. Только он заслуживает имя Вайраги - монах, отрешенный, ибо ему не присуща рага, то есть чувства пристрастия и антипатии."
Иногда Рама, призывая Ситу и Лакшману сесть с ним рядом, объяснял им, что пока индивидуальная душа - Джива не поймет ясно и отчетливо природу своего сродства с Майей и с Высшим Брахманом, она никогда не достигнет освобождения и не сольется с Единым; ей суждено оставаться отдельным, частным индивидуумом, закованным в цепи иллюзии в узкой темнице имен и форм. "Но, - говорил Рама, - в то самое мгновение, когда личность постигнет и осознает, что она лишь отражение Всевышнего и что различие между ней и Всевышним не имеет отношения к Истине, Майя исчезнет, рассеется, как туман в лучах восходящего солнца. Открывший это есть подлинный Атма-Джняни, ибо Всевышний - это Парам-атма, а индивидуум - тот же Парам-атма, видимый как образ "тело-имя-форма", или Упадхи.
Действуй согласно правилам, диктуемым выпавшим тебе при рождении высоким предназначением, слушайся зова, посланного тебе свыше (свадхарма) - тогда ты достигнешь отречения. Занимайся йогой - упорным поиском Единения с Всевышним - и тогда ты обретешь джняну. Эта джняна - последняя и высшая ступень духовного совершенствования. Она ведет к Осуществлению. Поклонение Всевышнему с величайшей любовью - это бхакти, или преданность. Я изолью на преданного мне свою благодать, его бхакти обеспечит ему счастье и процветание. Бхакти исходит из самого сердца, стихийно, самопроизвольно. Она не зависит от внешних посторонних предметов и окружающих людей. Чистая бхакти также способна ниспослать джняну человеку, посвятившему себя Всевышнему. Радость, которую дарит человеку бхакти - неповторима и неизмерима. Что же побуждает человека вступить на путь бхакти? Для этого нужна милосердная помощь праведного и благочестивого мудреца или любой другой, нашедшей себя, реализованной души. Это самый быстрый путь, ведущий человека ко мне." Слушая эти речи Рамы, Сита и Лакшмана забывали, где находятся и что происходит вокруг. Сам Рама, целиком отдаваясь рассказу о пленительном богатстве духовного знания, казался полностью отрешенным от действительности. Долгие часы и дни проводили они, погрузившись в себя, исследуя и созерцая вечный источник внутреннего восторга.
Как-то раз Лакшмана, размышляя об этих высоких истинах, совершал свой обычный обход ближайших джунглей в окрестностях хижины, чтобы убедиться, что ничто не угрожает покою Рамы и Ситы. Он заметил, что рядом с мощным стволом огромного дерева пробивается нежный росток лимона. Он решил пересадить деревце поближе к хижине, чтобы, ухаживая за ним, помочь ему расти свободно и быстро. Поэтому он принялся внимательно и осторожно выкапывать корни растения, стараясь не причинить ему вреда. В это время из густых зарослей внезапно выпрыгнула злобная и коварная Шурпанакха, сестра Раваны!
Стоило ее взгляду остановиться на Лакшмане, как она была ослеплена и зачарована сиянием красоты и великолепия, которым светился весь его облик. От этого невиданного зрелища она застыла как вкопанная. В мгновение ока она изменила свой вид, превратившись в прелестную соблазнительную деву и кокетливой и дразнящей поступью приблизилась к Лакшмане. Однако Лакшмана не обратил на нее никакого внимания; равнодушный к неожиданному появлению незнакомки, он продолжал свою работу. Шурпанакха не могла вынести такого пренебрежения. Она подошла совсем близко к Лакшмане и произнесла сладким умоляющим голосом: "Господин! Почему повергаешь ты меня в отчаяние? Остуди мой страстный пыл, погляди на меня, сделай меня счастливой." Но Лакшмана не реагировал на ее жаркие призывы; он слышал ее слова, но только посмеивался про себя над ее бесстыжей назойливостью и продолжал бережно выкапывать растение. Шурпанакха потеряла терпение; она бросилась к Лакшмане с намерением заключить его в объятия, но Лакшмана проворно увернулся и, намереваясь дать ей шутливый совет, проговорил: "Госпожа! Я - лишь слуга Шри Рамы. Я его раб и не являюсь свободным человеком. Что бы я ни делал - даже самую пустячную работу - я делаю только по Его Приказанию." С любопытством прислушиваясь к словам Лакшманы, Рама и Сита вышли из хижины в сад, чтобы выяснить, с кем он ведет беседу. Заметив Шурпанакху, Рама тут же догадался, что перед ним ракшаси, обернувшаяся девой. Он приготовился к любым неожиданностям. Шурпанакха тем временем обрушила на Лакшману поток грубой брани, обзывая его жалким трусом и негодяем и издевательски хохотала над его бесчувственным и недостойным поведением. Она до сих пор не заметила Раму, и ее злоба и негодование были направлены на одного Лакшману. Сменив тон, она вновь пустилась в жалкие уговоры: "О Прекраснейший! Женись на мне и стань счастливым! Я принесу тебе наслаждение и стану твоей верной служанкой." Лакшмана попытался урезонить ее такими словами:
"Красавица! Я - раб; если я возьму тебя в жены, тебе придется жить как рабыне." И, продолжая свой шутливый розыгрыш, сказал: "Послушай! Взгляни на моего хозяина. Раму; если ты возьмешь его в мужья, я стану твоим рабом." Шурпанакха, не заподозрив подвоха, поняла слова Лакшманы буквально, рассудив, что этот план совсем не дурен. Она устремилась к хижине, на которую указывал Лакшмана, и что же она увидела?! Перед хижиной, весело смеясь над нею, стояли двое: женщина редкой красоты, а рядом с нею - воплощение мужского совершенства и великолепия!
Шурпанакху охватил приступ неистовой страсти; она кинулась к Раме и возопила, рыдая: "О Бог любви! Бог красоты! Я хочу быть твоею!" Рама решил проучить потерявшую стыд ракшаси, а заодно, оказавшись в столь смехотворной ситуации, немного поразвлечься. Он сказал, посмеиваясь: "О, прекрасная дева! Я не могу жениться на тебе, потому что связан законом единобрачия; здесь со мною моя супруга. Мой брат Лакшмана тоже, правда, женат, но его подруга далеко отсюда. Взяв его в мужья, ты осуществишь свою мечту; вы прекрасно подходите друг к другу - пойди к нему." Услышав это, ракшаси вновь бросилась к Лакшмане и возобновила свои уговоры. Она сказала: "Твой брат согласен на нашу свадьбу; не медли больше, сделай меня своею!" Ее голос звучал умоляюще и нежно. Лакшмана, осознавая чудовищную нелепость ее просьбы, еще больше развеселился. Он продолжал игру и вновь послал ее к Раме, а Рама, в свою очередь, назад к Лакшмане. Так происходило несколько раз, и, в конце концов, доведенная до безумия ослепившей ее страстью, Шурпанакха внезапно вновь обрела свой настоящий демонический облик! Ее извращенный ум подсказывал ей, что только Сита стоит на пути ее страсти, только она мешает ей удовлетворить вожделение, и если бы Сита исчезла. Рама непременно женился бы на ней, поддавшись соблазну и ее настойчивым уговорам. Поэтому она обрушилась на Ситу, намереваясь загрызть и проглотить ее, не скрывая более своей подлинной демонической натуры. Лакшмана застыл и весь напрягся, не сводя глаз с лица Рамы, чтобы уловить его приказ. Рама понял, что демоница-ракшаси зашла слишком далеко, и необходимо пресечь ее злобную выходку. Он знал, что не следует орудовать топором там, где достаточно острых ногтей, поэтому он поднял руку и, смотря на Лакшману, показал ему четыре пальца.
Лакшмана мгновенно ухватил смысл приказа Рамы. Показывая четыре пальца, то есть цифру 4, Рама имел в виду четыре Веды, вместе взятые, известные как Шрути, что по-другому означает "Услышанное", а иначе - "Ухо". Лакшмана, обладая острым и бдительным умом, смог без труда осознать значение этого еле уловимого жеста Рамы. Рука Рамы была поднята вверх, к небу. Небо или Акаша есть пятый элемент стихий, характеризующийся одним свойством - звуком. Звук есть символ Брахмана, известный как Сабда Брахман или Бог. Бог пребывает на небесах, а рука, поднятая кверху, указывает на небо. На санскрите "небо" называется "наака", но у этого слова есть и другое значение - "нос"! Стоило Раме сделать эти два легких быстрых движения, как Лакшмана бросился к демонице-ракшаси с обнаженным мечом; он повалил ее на землю и, выкрикнув, что ее наглость и бесстыдство заслуживают наказания, одним махом отсек ей кончик носа и оба уха! Шурпанакха разразилась таким душераздирающим воплем, что весь лес содрогнулся и затрепетал. Страшная в своем обличье демона-людоеда, она пронзительно кричала: "Где справедливость? Как мог ты так жестоко изуродовать женщину, пришедшую к тебе? Я приведу сюда моего брата Равану и потребую возмездия за это кровавое преступление!" Продолжая громко кричать, она умчалась в лес.
Она устремилась прямо к вождям демонов джунглей Дандака, Кхаре и Душане, и возопила: "Как можете вы спокойно смотреть на эти страшные увечья, как можете переносить оскорбление, нанесенное вашей сестре? С какой целью вы сидите здесь и упражняетесь в своей мощи и отваге? Пусть лучше вся ваша сила сгорит дотла! Где ваша мужская стать? Или вы уже позабыли о ней? Стыд и позор вашей пустой похвальбе о доблести и героизме!" Братья не понимали, что случилось, и кто так безжалостно изувечил их сестру. Они спрашивали: "Сестра! Кто совершил это злодейство? Скажи нам! Мы отомстим врагу, используя все наше могущество."
Тут Шурпанакха смогла наконец связно рассказать всю историю. Начала она с того, что принялась расписывать неземную красоту и пленительное очарование Рамы и Лакшманы. Услышав эти пространные излияния, Кхара и Душана пришли в бешенство и закричали: "Зачем ты тратишь свое и наше время на бессмысленные и ненужные вступления?! Говори прямо, кто оскорбил тебя? Кто изуродовал твое лицо?" Тогда она рассказала им все, что случилось в лесу.
Кхара и Душана были чрезвычайно разгневаны, видя плачевное состояние сестры, лишенной ушей и носа; они собрали войско из четырнадцати тысяч демонов-великанов и спешно выступили по направлению к хижине Рамы и Лакшманы - братьев, так жестоко наказавших их сестру. Воины-людоеды были столь свирепы и неукротимы, что даже в мечтах невозможно было представить их поражение; еще никому не удавалось победить их в бою. Как крылатые горы, наводящие ужас, мчались они по долинам, и земля сотрясалась под их ногами. Каждый из них был вооружен до зубов множеством смертоносных орудий.
Безухая, безносая вдова Шурпанакха, с лицом, истекающим кровью, неслась впереди грозного воинства, горя жаждой мести. Она вела его за собой, указывая путь к мирному зеленому саду, затерянному среди джунглей, где она встретила братьев.
Однако ею же самой с первых шагов был предначертан неблагоприятный исход грядущей схватки. Она сама являлась дурным предзнаменованием, сулящим поражение ее страшному войску. Все три самые зловещие приметы: вдовство, уродство и лицо, залитое кровью, несла с собою Шурпанакха. Ракшасам было невдомек, что удача в ратном походе сопутствует лишь тем, кто считается с приметами и знамениями; они решительно двигались к полю битвы, полагаясь только на свою физическую мощь, боевое оснащение и нечестивую стратегию. По этой причине они были обречены на поражение при столкновении с божественным могуществом и несокрушимой силой Дхармы.
Ибо кто способен противостоять мощи закона Дхармы и Милости Божьей? Ракшасы не ведали о том, что существует Праведность и Божественность. Всю свою энергию и все свое мастерство они вкладывали лишь в преумножение физической силы. Гордые своим непобедимым оружием, гигантскими мускулами, своей свирепостью, полагаясь на коварство и хитрость, неслись они по лесу, трубя в боевые рога, рыча как львы, ревя как дикие слоны, громогласно похваляясь прошлыми победами и бешено скача и крутясь в дикой пляске. Они не подозревали, что их воинственный выпад сравним с нападением воробья на ястреба!
Шурпанакха издали указала братьям на хижину Рамы. Чтобы ярость чудовищ дошла до высшей точки, все войско взорвалось боевым кличем: "Поймать, схватить, уничтожить!" - и устремилось вперед. Приблизившись к хижине, Кхара и Душана бросили вызов Раме: "Выходи, худший из злодеев и несчастливцев! Это ты осмелился изувечить нашу сестру? Теперь попробуй, если тебе это удастся, спасти свою жизнь!"
Рама давно знал об их наступлении; он заранее велел Лакшмане отвести Ситу в пещеру и охранять ее там. "Не тревожься обо мне ни единой минуты. Со мной никогда не случится ничего дурного", - так успокоил он Лакшману. Лакшмана, уверенный в могуществе Рамы, подчинился беспрекословно. У него не было и тени сомнений по поводу победы Рамы. Он проводил Ситу в пещеру и, когда она укрылась в ней, встал на страже с луком на плече на случай появления непрошеных гостей.
Рама стоял у входа в хижину и его лицо освещала улыбка. В руках он держал свой Лук Коданду с туго натянутой тетивой и был готов принять поединок. Легким и мягким движением провел он по своим густым спутанным волосам, и демоны увидели ослепительные вспышки миллионов языков пламени, озаривших огненной короной голову Рамы. Его руки казались им клубками гигантских многоголовых змей. Как лев, не сводя сверкающего свирепого взора со слона, обнажает клыки, предвкушая победу, которая ему обеспечена, так Лев Рама, ужасный и неприступный, стоял перед горсткой испуганных демонов. В общей суматохе еще раздавались отдельные возгласы: "Это он изуродовал Шурпанакху! Держите его! Хватайте его! Убейте его!" - но никто не посмел выйти вперед и привести в исполнение эти приказы. На все лады понукаемые и подбадриваемые вожаками, великаны застыли как вкопанные, и ни один из них не смог набраться мужества, чтобы приблизиться к Раме.
Когда джунгли Дандака огласились воплями и проклятиями бегущих чудовищ, лесные животные в панике бросились врассыпную в поисках укрытий. Некоторые из них в ужасе вбегали в пещеру, где скрывалась Сита. Жалея их, дрожащих от страха, Лакшмана не препятствовал им и впускал внутрь, чтобы они могли прийти в себя и немного успокоиться. Он ласково приветствовал всех обитателей джунглей, искавших защиту в пещере, ибо видел, что они были на грани безумия.
Демоны-великаны, обступившие Раму, были настолько потрясены его красотой, что могли только стоять как истуканы, в изумлении тараща глаза на невиданное прежде зрелище ослепительного великолепия; многие уже упивались нектаром восхваления его могущества, других охватил восторг признания и восхищения, но всех объединяло одно - они уже были прикованы к Раме узами Любви и Поклонения. Никто из них не хотел и не мог поднять на него ни оружие, ни взор, полный вражды и гнева!
Ко всеобщему восторгу присоединилась и сама Шурпанакха! Она сказала Кхаре и Душане, которые, вне себя от изумления, стояли рядом с нею: "Братья! Что за несравненную красоту мы видим перед собой? Никогда прежде в моей жизни я не встречала подобного очарования, подобной грации, такой чистейшей гармонии, такого физического совершенства. Не убивай его! Схвати его и подари мне таким, как он есть!"
Оба брата тоже были околдованы Рамой. Они отвечали ей: "Сестра! И наши глаза никогда не упивались таким воплощением красоты. Чем ближе мы подступаем к нему, тем сильнее он притягивает нас к себе, тем более очаровывает своим обаянием. Мы не чувствуем к нему ни капли гнева или ненависти. Чем дольше мы смотрим на него, тем полнее радость, кипящая у нас внутри! Возможно, это то самое чувство, которое мудрецы, обитающие в этом лесу, зовут анандой!"
Кхара не захотел разговаривать с Рамой с глазу на глаз; он послал к нему гонца, чтобы выяснить, кто он таков, каково его имя, откуда и зачем он явился и с какой целью поселился в лесу. Посланец подошел к
Раме и, исполняя приказ вождя, задал ему эти вопросы. Наблюдая за поведением своих противников, Рама улыбнулся. Он проговорил: "Слушай, воин! Я принадлежу к касте кшатриев и, как и твой хозяин, пришел в этот лес поохотиться на диких зверей. Я не боюсь даже самого Бога Смерти. Передай своему вождю, что если ему угодно, пусть попробует вызвать меня на бой и выиграть битву. В противном случае вам следует немедленно отправляться назад, домой и избежать тем самым неминуемой гибели. Я не стану убивать тех, кто бежит с поля боя." Это заявление Рамы было слово в слово передано гонцом Кхаре и Душане. Тогда братья, разом схватившись за оружие - за свои копья, боевые топоры, булавы, луки и стрелы - издали оглушительный боевой клич, громом прогремевший в небесах, и на Раму обрушился шквал тяжелых копий и стрел, но от одной стрелы, пущенной из Его лука, они все разлетелись на мелкие куски! Рама посылал одну за другой свои стрелы, и каждая из них производила переполох и панику, разражаясь в толпе демонов огненной вспышкой молнии. Великаны в ужасе бежали от этого смертоносного натиска, крича: "О Мать! Отец! О горе нам! Спасите! Спасите!", - обезумев от боли, страха и отчаяния.
Видя, что их грозная рать спасается бегством, Кхара, Душана и их младший брат Тришира закричали что было сил: "Ракшасы! Не бегите с поля битвы! Те, кто попытается бежать, будут убиты на месте нашими собственными воинами!" Услышав это, демоны-великаны, пустившиеся было наутек, поразмыслив, решили: "Пусть будет так! Лучше погибнуть от руки Рамы и в его Присутствии, чем принять смерть от кого-то другого, вдали от него!"
Они вернулись в свои ряды и двинулись к месту, где стоял Рама. У них не было ни малейшего желания продолжать сражение. Они были настолько зачарованы неземной красотой и сияющим великолепием Рамы, что впали в восторженный транс и замерли, не спуская глаз с его Божественной фигуры.
Рама, однако, в этот момент выпустил стрелу Саммохану, обладающую волшебным свойством вводить в заблуждение врага и спутывать все его планы. В результате ее действия каждый воин видит в своем ближайшем соратнике злейшего врага, которого обязан уничтожить. Побуждаемые приказом Кхары и Душаны убить Раму, ракшасы набрасывались друг на друга, выкрикивая: "Рама здесь! Вот Рама!", и в великом ликовании от легкой победы, убивали своих собратьев-демонов. Все поле битвы было покрыто изрубленными на куски телами чудовищлюдоедов. Реки крови текли по джунглям. Отовсюду слетелись огромные стаи ворон и стервятников и кружились над кровавыми тушами, предвкушая невиданное пиршество. Четырнадцать тысяч демонов-великанов пали в тот день в бою с одним-единствекным воином! Ни один из них не остался в живых! Падая на землю, сраженные рукою сородича, они кричали, умирая: "Рама! Рама!" Вместе со своими верными оруженосцами погибли в сражении и оба брата - Кхара и Душана. Мудрецы и аскеты, следившие за грандиозной сценой самоуничтожения, убедились в непревзойденной доблести Рамы. С облегчением и радостью они осознали, что близится час крушения Раваны, и ему суждено принять смерть от руки этого великого несравненного героя. Они были тверды в своей вере, что Рама - это само Всемогущее Провидение, чья сила и воля сотрут с лица земли все демоническое отродье ракшасов и подарят мир и процветание человечеству.
Когда улеглись свирепые страсти битвы. Сита и Лакшмана приблизились к Раме и простерлись у его ног. Рама нежно поднял брата с колен и поведал ему о злосчастной участи четырнадцатитысячного воинства и его вождей, которая решилась в ходе сражения, длившегося не более получаса. Он был счастлив и радостен, с улыбкой описывая им подробности схватки и перемежал рассказ веселыми шутками. Между тем глаза Ситы с тревогой блуждали по телу Рамы, стремясь убедиться в том, что он сам цел и невредим, и что на нем нет ни единой царапины. На следующий день к ашраму Рамы в Панчавати потянулись процессии аскетов, мудрецов и их учеников, прослышавших об уничтожении несметного демонического воинства рукою одного-единственного человека - принца из Айодхьи. Они превозносили Раму, его отвагу и искусство великого лучника. Те из них, кто обладал даром предвидения будущих событий, смиренно склонялись перед Рамой и говорили ему: "О Господин! Ты должен быть настороже и проявить бдительность в грядущие дни. Ракшасы пренебрегают всеми запретами и правилами, касающимися чести и справедливости. Причинять вред всем без исключения - для них привычное будничное занятие. Высшая цель для них - удовлетворение личных нечестивых потребностей. Их не заботит, какие средства при этом используются. В руках их старшего брата Раваны сосредоточены неограниченная власть и могущество. Его воинство в миллионы раз превосходит то, с которым тебе пришлось столкнуться. Это исчадье злобы и ненависти - его сестра - наверняка уже мчится к нему, чтобы пожаловаться на свою участь. Нет сомнения в том, что Равана придет в ярость и пожелает отомстить за сестру и расправиться с обидчиками, изуродовавшими ее." Так предостерегали мудрецы Раму и Лакшману, рассказывая все то, что им было известно о Раване. Рама слушал их, и на его лице играла, как всегда, безмятежная улыбка. Он ответил им: "Да, да, конечно. Я знаю все то, о чем вы поведали мне. Именно с этой целью я и появился здесь." Он задумчиво склонил голову, как бы заглядывая в будущее, с нетерпением ожидая счастливого момента встречи с Раваной. Однако он не сказал больше ни слова, и никто не догадался о том, что ему ведомо все, чему суждено произойти.
Он обратил свой взор к Лакшмане и с лукавой улыбкой в глазах сказал ему: "Ты все слышал, не правда ли?" Повернувшись к обступившим его мудрецам, он проговорил: "Прошу вас, будьте терпеливы и ни о чем не тревожьтесь. Я готов противостоять всем испытаниям." Почтенные старцы почувствовали облегчение; их успокоило полное уверенности обещание Рамы; он вселил в них надежду и мужество. Рама позволил им разойтись по своим обителям, убедив их возобновить свои занятия и духовную практику и пребывать в покое и мире, не страшась нападок демонических орд.
Как и предсказывали мудрецы, Шурпанакха не теряла времени, чтобы, как можно скорее, предстать перед своим братом Раваной, сопроводив свое появление громкими воплями и рыданиями. Услышав пронзительные крики, ракшасы, обитающие на Ланке, до смерти перепугались, решив, что на их земли обрушилось неслыханное бедствие; они в страхе выбегали на улицы и, собираясь группами, в тревоге гадали, что могло случиться. Шурпанакха без предупреждения вторглась в торжественный приемный зал, где на троне восседал Равана, царь ракшасов, и с порога разразилась потоком брани, произведя смятение и беспокойство среди присутствующих.
Ее облик был чудовищен; все тело было в подтеках спекшейся крови; гневные слова источали яд. Равана понял, что кто-то нанес сестре жесточайшую обиду. Он был потрясен ее состоянием. Он грозно прорычал со своего трона: "Сестра! Немедленно расскажи, что произошло с тобой!"
Шурпанакха воскликнула: "Брат! Если ты - истинный ракшаса, если те сверхчеловеческие силы, доставшиеся тебе в награду за долгие годы аскетизма, не пустая болтовня, тогда - вставай! Вставай и иди, ибо настал момент применить твою доблесть, твою храбрость и твой героизм! Поднимись и опомнись! Не допусти, чтобы разразились несчастья, подступающие к тебе, пока ты сидишь здесь, одурманенный хмельным зельем!
Тебе невдомек, что стряслось в Панчавати, тебе нет дела до того, кто явился туда, что он задумал и какова его цель. В лесу Дандака поселились принцы, полные решимости истребить весь род ракшасов! От их руки пали в бою целые лакхи воинов-людоедов! Они разрубили на куски твоих братьев - Кхару и Душану! Не моргнув глазом, они уничтожили многотысячную рать демонов-чудовищ, набросившихся на них! О! Их героизм недоступен описанию. А их неземная красота! О!" Тут Шурпанакха словно онемела и погрузилась в молчаливое созерцание великолепия, околдовавшего ее. Услышав этот рассказ, Равана впал в неистовое бешенство. Он скрежетал зубами; он яростно колотил себя по ляжкам, будто был готов тотчас же ринуться в драку с дерзким противником. "Как?! Неужели эти подлые злодеи убили Кхару и Душану? Возможно, им неизвестно МОЕ имя, и что за братьями стою Я как несокрушимая опора! Они, наверное, не подозревают о моей мощи и о страшной мести, на которую я способен!"
Равана продолжал громогласно похваляться перед собравшимися своими победами и подвигами. Шурпанакха грубо перебила его словами: "О гора свирепости и злобы! Пока твой заклятый враг пляшет победный танец у тебя на голове, ты восседаешь здесь как последний трус, восхваляя сам себя и свою неуязвимость! Достойно ли это правителя, сидящего на царском троне? Или тебе не известно, что саньясина (отрешенного) предают его же ученики, царей свергают его же подручные-министры, мудрость гибнет от жажды признания и славы, а чувство стыда разрушается непомерным пьянством? Слушай, брат! Не следует относиться с пренебрежением к врагу, болезни, огню, змеенышу на земле только потому, что они кажутся тебе ничтожными и незначительными. Когда они разрастутся до гигантских размеров, то нанесут непоправимый вред! Поэтому ты должен спешить! Не сомневайся и не медли!"
Эти слова Шурпанакхи влили в уши Раваны яд ненависти. В это время находящийся тут же другой брат Раваны, Кумбакарна, ехидно ухмыляясь, осведомился: "Сестра! Кто же отсек тебе нос и уши?" Она ответила, громко стеная: "О горе мне! Увы! Этот гнусный поступок был совершен ими - двумя принцами!"
Равана попытался успокоить ее, а затем спросил: "Сестра! Твой нос находился на лице; уши - по обе стороны лица; не так просто отсечь их разом одним ударом. Мне это кажется удивительным. Скажи мне, может быть, ты крепко спала, и в это время они подкрались к тебе и отрезали нос и уши?" Все прочие также недоумевали, как могло случиться такое с грозной Шурпанакхой. Тогда сестра Раваны ответила: "Брат! Когда эти нежные ласковые руки коснулись меня, я не только перестала ощущать свое собственное тело, нет, я вообще позабыла о том, где я нахожусь и что происходит. Когда мои глаза упивались прелестью этих прекрасных лиц, я не осознавала, что и зачем они делают. Облик принцев настолько заворожил меня, что я не помнила себя и не видела ничего вокруг. Как могу я описать тот блаженный экстаз, в который я впала, внимая их речам? О чем бы ни зашел разговор, на их лицах играли радостные улыбки; им просто неведома иная манера общения. Даже мужские сердца были пленены их обаянием! Поистине они - волшебные посланники самого Бога любви. Никогда прежде не видела я подобной красоты! Будь проклято все племя ракшасов вместе с нашей удалью, нашими коварными кознями, безобразными лицами и уродливыми телами! Все мы отвратительны! Тебе стоит лишь один раз взглянуть на них, и ты поклянешься, что я права! Ведь твои братья, Кхара и Душана, погибли на поле брани, отказавшись сражаться с ними! Я слышала их жалобные протесты: "Как можем мы чувствовать вражду к этим воплощениям благочестия и совершенной красоты? Как можем мы нападать на них?"
Придворные и министры, во множестве собравшиеся в зале, слушали этот рассказ с восхищением и трепетом. Слова Шурпанакхи смутили даже Равану. В образе Рамы, нарисованном сестрой, было нечто такое, что Равана, мысленно представляя его, ощущал великий покой и радостное умиротворение. Он почувствовал, что в глубине его души зреет непреодолимое желание собственными глазами увидеть это олицетворение Божественной Прелести, вселяющее восторг и вдохновение. Он сам не заметил, что пока слушал сестру, гнев, клокотавший внутри, незаметно улегся и исчез. Успокоившись, Равана решил выяснить, что же на самом деле произошло в Панчавати.
Поэтому он обратился к Шурпанакхе с вопросом: "Сестра! Скажи мне, эти двое братьев живут в Панчавати совсем одни? Кто еще находится рядом с ними? Есть ли у них спутники, друзья, придворные и слуги?" Шурпанакха ответила: "Нет! При них нет ни грозных телохранителей, ни свиты, ни воинов, ни близких. У старшего из братьев есть женщина невиданной красоты. Она даже более прекрасна, чем сами принцы, она - сама Богиня любви в человеческом обличье. Два брата вместе с этой женщиной поселились в Панчавати в маленькой хижине. Они спокойно разгуливают по лесным тропам, полянам и долинам, не испытывая ни малейшего страха. Должна признаться, что я не подозревала о существовании столь совершенной женской красоты; никто не сравнится с нею - ни на земле, ни на небе."http://www.samvel.net/text/spiritual/ramayan.htm
Комментариев нет:
Отправить комментарий