Н.К. Рерих. Озеро Вулар.

Н.К. Рерих. Озеро Вулар.

Самое большое озеро Вулар, самое красивое, самое грозное. Две ночи опасно било лодку о глинистую отмель. Ещё остались бы, ещё поработали бы, но "ковчег" может треснуть. На этом озере всё привлекательно. Весь сияющий снегами Пир-Панджал - на западе. Густые горы - на север и восток. Даль Шринагара - на юг. Перед закатом поднимается изумительная Валгалла над Пир-Панджалом, а утром - кристально-синие горы востока. На отмелях стада, и каждый конь виден на далёкой мели, так воздух небывало прозрачен. На восточной отмели виден островок. На нём развалины храма и, бывает, сидят размышляющие садху и факиры. Мир религии в Кашмире менее заметен.

Детали разрушенного храма на островке могут быть перенесены в любой романский собор. Много ходили готы и всюду посеяли свой стиль. Украшения женских шапочек напоминают готские фибулы. Только не красная эмаль, а красные стёкла вставлены в медную оправу.

Около лодки носятся касатки-ласточки. По борту важно шагают удоды. Над полями звенит жаворонок. Посреди деревни кладбище - бугор, усеянный камнями,- наш северный "жальник". На бугре часовня с шатровой зелёною крышей. Старинные, костистые чинары сторожат покой. Около деревень остатки храмов и "городища" - песчаные бугры с засыпанной стариною. Гребцы, под вечер, поют протяжные песни "бурлацкие", и горласто лают стаи собак. От дальнего севера до юга одно и то же строение жизни. Удивительно!

На северо-востоке озера Вулар горы сходятся. В этом проходе какая-то зовущая убедительность. Само селение Бандипур уже имеет какой-то особый характер. Когда подходите к почтовому отделению, вы поймёте значительность места. Здесь подымается в горы дорога на Гилгит. Вы проходите до первого подъёма и следите за извилинами восходящего пути. На вершине перевала первый ночлег. Потом путь сперва идёт по самому гребню, где ещё белеет снег полоскою, а затем окунается в новое преддверие. Гилгит и Читрал берегутся особо. Если трудно идти на Ладак, то Гилгит и Читрал всегда под особым запретом. Лиловые и пурпурные скалы, синева снежных вершин. Каждый всадник в чалме привлекает внимание: не с севера ли? Каждая вереница гружёных лошадок тянет глаз за собою. Значительный угол!

“Сундук”, “караул”, “самовар”, “чай”, “чепрак”, “туды-сюды”, “кавардак”, “колпак” и много других слов странно и чётко звучат в кашмирской речи. И плетёные лапти напоминают о других, северных путях.

Лодочник устраивает нам кашмирский обед. Приходят шесть поваров. Стол засыпается синими ирисами. С утра, кроме чая, нам ничего не дали. Собра, и его брат Рамзана, и сметливый Ибрагим, и какие-то неведомые братья и дяди, и, может, сам столетний дед, сидящий с хуккой (трубкой) в кухонной лодке, - все заняты каким-то таинством. Наконец, в семь часов вечера появился таинственный обед. По очереди было подано двадцать семь блюд. И каждое должно было быть испробовано. Перечень всех изощрений шести поваров: миндальный суп, намки плов, мехти, табак маз, кабаб, руган яш, дупиаз, батха курма, абгош, алюбукар курма, чана курма, марзеванган курма, субзе курма, намки кабаб актаби, куфта, куфта тикеа, дампокта, кокарпуту, кади руган иош, мета плов, тула шум, риваш, мета зунт, мета тул, дизи алю, пирини, тула халва. Так назывался этот апофеоз баранины и пряностей. И как было сказать, что именно изысканность обеда была так чужда нам.

Кашмирское пение. Семеро в белых чалмах. Один - рыжий - с длинным ситаром. У троих - саазы. В глубине сидит искусник на двух таблах (узкие барабаны). По углам двое поющих, в середине - певица в синей шали с серебряными браслетами и пронизками. Поют персидские песни, арабские, урду и кашмирские. Как и в ассирийских рельефах, певица поднимает указательный палец или левую ладонь, или складывает руки у лба. Иногда она вскакивает и "уточкой" мягко обегает круг. Персидская песня "Сурам" - песнь разлуки и вечных воспоминаний. "Шахназ" - арабская песнь: "Самый богатый не возьмёт с собой имущество после смерти". "Когда Христос возносился - прославляли Его все слуги". Вот песнь урду: "Два друга на всяком расстоянии думают взаимно. Мир - ничто, и каждый должен уйти из него". "Кошюр" - кашмирская песнь: "Ты идёшь по пути, но невидим Ты мне. Дал мне вина жизни и ушёл от меня. Всё зависит от Бога". "Если я увидел одного человека или женщину - я уже увидел весь мир". "Камач" - кашмирская песнь: "Говорят хвалу Христу всякими словами. Он был лучше солнца и луны".
Так на красном ковре восемь мусульман, непрошено и нежданно, до полуночи славословят Христа и мироздание. Вслед за ними и все лодочники шевелят белыми чалмами и качаются, подпевая. И саазы гудят, как шёпот леса. И наш конфуцианец китаец твердит по-тибетски: "Як поду", то есть "хорошо". А потом виктрола повторяет "Песнь Леля" Римского-Корсакова в исполнении Шаляпина, и чутко кивают чалмы кашмирцев. Одно сознание! Кончаем песнею про Акбара. И вся полночь проходит без всяких отрицаний. И всё обоюдно найденное принято с доброй улыбкой.
Можно ли превратить эту полночь понимания - в пошлость безобразия? Вероятно, можно. Видели постыдные письма, посылаемые иностранцами туземцам. Постыдные запросы плоти. Можно заменить улыбку гримасою звероподобности? Конечно, не трудно. Можно вызвать весь ужас безобразия. Можно разрушить всеобщее благо. Можно уйти с клеймом пылающим - пошлости. Можно уйти во мрак невежества и предрассудка.

Как и в Сиккиме, так же и в Кашмире поражает духовная понятливость. Не успеете подумать, а уже собеседник делает соответственный жест. И сколько добрых мыслей можно сеять этими струнами чутья.

И опять ритмично перекликаются гребцы: "Ампошь-пампошь", "Дагзир - Кашмир", "Шахан-шах - падишах". А значат эти клики: "Страна раз", "Храм", "Царь царей", "Лотос", "Человек", "Всё хорошо"...

Живём на взгорьях Пир-Панджала. Грозы сплошные, ослепительные, по трое суток. Град в голубиное яйцо. Звёзды - как свечи! Землетрясения - каждую неделю.
В Сибири есть такие городища на крутых буграх, опоясанные гремучими потоками. Кедровые и сосновые рощи сурово хранят эти жилья, а высоко сверкают белые шапки гор. Дятлы, горлинки, иволги, мускусные бараны и горные козлы. Так и живём в жёлтом, некрашеном рудовом домике. Если солнце - всё напоено хвоею, но если гроза... Трое суток свирепо грохотало и ослепляло ночью. Кольцо молний! И неслись ливни, и град сразу белил все зеленеющие бугры. Грозно!